Отряд
Шрифт:
– Ошкуй?
– Иван усмехнулся - чего только со страху не привидится. Однако, похоже, парнишка рассказал все, что видал. Или - не все?
– А ты, Антип, кроме собак никого у ручья не заметил? Ну, может, бежал кто или за кустом прятался?
– Не-а, - засмеялся мальчишка.
– Не бежал и не прятался. Говорю же - одни псинищи были. Уж Трезор, коли б кого чужого почуял, осерчал бы, излаялся.
– На вот тебе, - Иван протянул парнишке малюсенькую медную монетку - «мортку».
– Хорошо б еще с дружком твоим поговорить.
– Не, - Антип замотал головой.
– Говорю ж, не станет он разговаривать - боится чужих.
– Неужто
– Юноша повертел в руках монету, куда большую, нежели «мортка».
Антип неожиданно обиделся - ничего себе, его за какую-то «мортку» разговорили, а Кольку - за «пуло»?! За «пуло» десяток пирогов можно купить! Да не с капустою - с мясом! И за что же Кольке такие деньжищи?
– Не Кольке, обоим вам, - пряча ухмылку, пояснил Иван.
– Ну, конечно, если ты дружка своего приведешь, я-то уж не собираюсь за ним бегать.
– Приведу, милостивец!
– бросив шапку в снег, воскликнул мальчишка.
– Посейчас вот и приведу… Только ты… это… не обманешь?
– Вот те крест!
– Иван размашисто перекрестился на маковку ближайшей, угадывавшейся посреди серой мглы церкви.
Пока Антип бегал за своим боязливым дружком, юноша посмотрел по сторонам, заметив в отдалении высокую фигуру Прохора, деловито направляющегося к череде покосившихся изб. Ни Ртищева, ни Митьки видно не было - поехали на Скородом, в усадьбу Куракиных. Наверное, уж выяснят, какого лешего делал на Черторые юный княжеский отпрыск.
– Вот он, милостивец, Колька-то, - вернувшийся Антип подвел к Ивану тщедушного паренька с длинными, выбивающимися из-под войлочной шапки волосами, в нагольном полушубке, в лаптях и онучах. Худым, вытянутым книзу лицом с карими большими глазами парнишка сильно напоминал какого-нибудь святого, изображенного в древней византийской традиции.
– Ага, - Иван весело потер руки.
– Ну что, поговорим?
Колька вдруг бросился было бежать, да и убег бы, коли б не вцепившийся в его полушубок Антип:
– Куды, пес худой? «Пуло», думаешь, просто заработать? А ну, говори, про что спрашивать будут… - Паренек обернулся к Ивану.
– Ты спрашивай, господине, он все скажет. А не скажет… так я ему так дам! Юшка с носу брызнет, не хуже как с того мертвяка!
– Антип цинично усмехнулся и на всякий случай дал приятелю хорошего тумака.
Колька вздохнул и, вытерев кулаком набежавшую слезу, мотнул головой:
– Чего говорить-то?
– То, что ты дружку своему, Антипу, рассказывал, - улыбнулся Иван.
А Антип несильно хрястнул приятеля кулаком по спине:
– Да про ошкуя своего толкуй, чудо!
– А ты не дерись больше!
– обиделся тот.
– Не то вообще ничего говорить не буду, понял? Ишь, размахался!
– Ах, ты та-ак!
– разозлившись, Антип ухватил парня за грудки.
– Ну, держись, Кольша!
Мутузя друг дружку, оба повалились в снег, и Ивану стоило немалых трудов разнять наконец драчунов.
– Вижу, совсем вы не хотите ничего заработать. Что ж, ваше дело.
– Да как же не хотим-то, господине?! Это все он, у-у-у, гад патлатый.
– Сам ты гад ядовитейший!
– Кто-кто?
– А ну, цыц!
Иван схватил обоих парней за загривки и хорошенько встряхнул, после чего велел Антипу отойти в сторону, а Кольке положил медяху прямо в ладонь:
– Говори!
– Неужто про ошкуя слушать будешь, господине?
– удивился тот.
– Да мне хоть про кого… Ты рассказывай, как дело было.
– В обчем, про
– Возвращался я, значится, из корчмы - мы там с робятами сено с возов в овин сгружали - они-то потом все по Остоженке пошли, а я - через ручей, мне тако ближе. Иду - звезды на небе так и блещут, так и блещут, истинно чудо Господне, не холодно на улице, хорошо, морозец такой небольшой… В обчем, иду. Вдруг слышу - вроде бы как кричит кто-то на ручью, за кустами. Я еще подумал: и кому там кричать? Место глухое, там почти никто и не ходит - ямы да буераки, - потому и лихих людишек нет, грабить некого. Вот и думаю: и кто это там кричит так страшно? Может, муж какой неверную свою жонку батогом учит? Как-то был такой случай… Оно, конечно, страшно, но и любопытно стало посмотреть. Ну вот, стою на тропинке, раздумываю - смотреть али нет… И вдруг из кустов-то, ну, там, где крики, ка-ак выскочит, ка-ак побежит… да прямо на меня! Я скорей с тропы - да в снег, тем и упасся. А он - здоровенный такой - пробежал лапами, проскрипел когтями - да и сгинул себе в темноте. А я пождал немножко - да деру! Дома насилу уснул. Ну, а утром вот, как с Антипкой на корчму пошли, тут мертвяка-то и увидали. Я-то уж сразу сообразил, кто его растерзал, а Антип не верит, смеется. Вот, ей-богу, не вру - ошкуй! Огроменный такой, уши торчком, морда оскалена и шерсть - белая-белая.
– Как же ты все разглядел в темноте?
– Дак луна, видно… Я-то в овражек скатился, не то бы тож сгинул. Господи, спаси и помилуй!
– сняв шапку, парнишка троекратно перекрестился.
Глядя на его побледневшее лицо, на задергавшееся вдруг веко, Иван все же вынужден был признать, что Колька что-то такое видел. Видел, конечно… Но - ошкуй?! Северный белый медведь - в Москве? Что-то не верится… Хотя… Почему бы и нет? Ведь многие столичные богатеи держат в своих хоромах медведей, обычно, правда, бурых - с Ивана Васильевича, Грозного царя, поветрие такое пошло. Бывали и раньше случаи - вырывались голодные звери на волю, срывались с цепи…
– И что, большой ошкуй-то?
– Говорю ж, агроменный!
– А оборванной цепи ты на нем, по случайности, не заметил?
– Цепи?
– Мальчишка наморщил лоб и покачал головой.
– Нет, господине, врать не буду - оно, конечно, может быть, цепь и была, да только я ее не видел. О! Однорядка на ошкуе была, да! Или ферязь… Черная такая, бархатная.
Иван закашлялся: вот еще только не хватало - медведь, да еще в однорядке!
– Так однорядка или ферязь?
– Да не разглядел точно, больно уж страшно было - и зубы так стучали, думал: а ну, как услышит медведь-то?! Растерзал бы, уж точно, - Колька махнул рукой и зябко поежился.
– Все рассказал? Больше никого в тот вечер не видел?
– Не-а… Полежал немного в овражке да улепетнул домой со всех ног.
– А куда… гм… ошкуй делся?
– А пес его знает, я и не смотрел - рад был, что выбрался.
– Ну, хоть в какую сторону-то?
– не отставал Иван.
Колька снова поморщился, почесал голову:
– Кажись, к Остоженке. Ну да, к Остоженке! А уж куда он там делся - не знаю, - мальчишка пожал плечами.
– Ну и медведь, - покачал головой Иван.
– Ему бы к Москве-реке рвануть, а он туда, где людно. Что, прямо по снегу пошел?