Отряд
Шрифт:
– Иди за мной!
– Онисим внезапно выглянул из-за угла звонницы.
– Да побыстрее, эвон, дождина-то!
– Побыстрее ему… - Митрий послушно потопал к звоннице.
– По этакой-то дорожке идти - да кабы в лужу не завалиться.
– А и завалишься, так не велика печаль, - обернувшись, засмеялся Онисим.
– Не больно-то ты и чистый!
Митька собрался сказать что-то в ответ, да не успел, побоялся отстать. А тьма вокруг казалась непроглядной, и казалось, будто совсем рядом кто-то громко сопит в спину. Иванко? Хорошо б, коли так. А если не он? Отрок зябко передернул плечами. Нет, бояться нельзя. Там, на Кузьминском тракте,
От осознания сего словно сами собой расправились плечи, ушел, сгинул неведомо куда нахлынувший было страх, и Митрий, усмехнувшись, уверенно прибавил шагу. Не простой он ныне оброчник. Верстан!
Пройдя по Белозерской улице, бродом пересекли речку и, оставив за собой оба монастыря - Большой Богородичный, мужской, и Введенский, женский, - выбрались на самую окраину посада. Глухо было кругом, неласково. Всюду темень - хоть глаз коли, из туч попрыскивало мелким дождичком, и Митька поежился - зябко. Отрок давно уже сообразил, куда ведет его Онисим Жила - в деревушку Стретилово, расположенную не так-то и далеко от посада. Именно там находилась «веселая изба» бабки Свекачихи, известная на весь Тихвин гулящими девками. Как ее - и саму бабку, и ее избу - терпел архимандрит, одному Богу известно. Может, руки не доходили; может, платила бабка обители мзду; а может быть, как любой умный человек, понимал игумен: невозможно разом избавить людей ото всех грехов. Приходилось выбирать между большим злом и меньшим: пусть лучше заезжие гости на Стретилове с гулящими девками тешутся, чем с чужими женами прелюбодеянье творят.
Моросящий до того дождь припустил сильнее, под ногами зачавкали лужи, Митька даже пару раз, поскользнувшись, чуть не свалился в какой-то овраг, хорошо, уцепился за куст чертополоха. Специально - для Онисима - захныкал, заныл:
– Долго еще идти-то?
– Да недолго.
– Онисим хохотнул.
– Почти пришли уж.
– Ну, слава те…
Лязгнув цепью, вдруг залаял пес - такое впечатление, что совсем рядом. Митрий замедлил шаг и попятился - как бы не бросился.
– Не боись, - обернувшись, потрепал его по плечу провожатый.
– То наш псинище, свой. Эй, Коркодил, Коркуша… Тихо, не блажи, я это.
А пес, несмотря на все уговоры, не унимался, исходил злобным лаем, покуда кто-то не вышел из избы, не протопал сапожищами по крыльцу да, осадив собаку, не крикнул зычно, кого, мол, там принесло на ночь глядя.
– То я, Онисим.
– А, Жила… - За оградой, в которую Митька едва не уперся лбом, вспыхнуло пламя - видать, зажгли факел, - скрипнул засов…
– Входи, чего встал?
– недобро оглянулся Онисим.
Митька пожал плечами и, с любопытством озираясь вокруг, вошел на просторный двор. Хотя, конечно, мало что можно было разобрать в дрожащем свете факела, однако все ж виден был и обширный дом, сложенный из толстых бревен на каменном подклете, и - рядом - амбары и несколько изб поменьше, то ли для гостей, то ли для челяди. У коновязи махали хвостами две лошаденки.
– С уловом?
– Тщательно заперев ворота, к путникам подошел невысокий, но чрезвычайно широченный в плечах парень с куцей бородкой и большим приплюснутым носом. Лицо его - круглое и плоское - было похоже на блин, и Митрий вспомнил, что именно так незнакомца и кликали на посаде - то ли Котька Блин,
– Да какой сейчас улов, Федя?
– громко вздохнул Онисим.
– Эвон, дождинище. Ротозеев мало - все по избам попрятались.
– Смотри-и-и, - Федька Блин нехорошо прищурился.
– Твои дела, а хозяйка навар спрашивала…
Упоминание о хозяйкином интересе явно смутило Жилу: он враз съежился, словно стал меньше ростом, забубнил, заканючил, дескать, все будет путем, нечего бабусе беспокоиться.
Загремев цепью, вышел из темноты пес - огромный, черный, с пастью, полной острых зубов, - вот уж поистине Коркодил, выбрали имечко! Уселся, вывалив язык, задышал, поглядывая на незваных гостей зоркими желтыми глазами.
– А это кто с тобой?
– Федька Блин сделал вид, что только сейчас заметил Митьку.
– А это Митрий, из введенских, человек верный, - быстро пояснил Жила.
– Завтра вместе промышлять выйдем…
– Сначала об ем хозяйку спросим!
– Так ить… для того и пришли. Нам бы это, Федя… - Онисим жалобно сморщил нос.
– Ночку бы скоротать, а?
– Ночку им, - усмехнувшись, проворчал Федька.
– Ходют тут голодранцы всякие.
– Ну, хоть в какой избишке!
– Было б серебришко, нашлась бы и избишка, - с хохотом отозвался Блин, и Митьке вдруг подумалось, что не так уж и туп этот плосколицый парень, как показался на первый взгляд.
– А так и не знаю, куда вас деть… разве что в будку, к псинищу? Эй, Коркуша, пустишь гостей?
Пес зарычал, осклабился - тоже вроде бы как посмеялся. Ну-ну, мол, лезьте - враз разорву в клочья!
А дождь не унимался, барабанил по крышам. Онисим с Митькой давно уже промокли насквозь, а Федька отошел чуть подальше, под козырек крыльца, чтоб дождь не капал. Стоял, гад, издевался.
– Ну, Феденька, - поклонился Онисим.
– Ну, я те пуло дам.
– Пуло?
– Федька сплюнул.
– Ловлю на слове! Эвон, в дальнюю избенку идите. Поназадворье.
– К Гунявой Мульке, что ль?
– Онисим ухмыльнулся.
Федька кивнул:
– К ней, к ней. Да не вздумайте забесплатно приставать к девке - враз зубищи вышибу, - поднимаясь по ступенькам крыльца, на прощание пообещал Блин.
Онисим после этой фразы вдруг как-то сразу поскучнел, осунулся и шепотом предупредил:
– Ты это… берегись Мульки. Она ведь такая - сама напасть может, а после соврет, что мы. Федька зубы сразу повышибает, не сомневайся.
– Да я и не…
Онисим не дослушал, свернул за навозную кучу, и Митька прибавил шагу - боялся отстать. Двор-то большой, в темноте и заплутать недолго, эдак выйдешь потом псинищу Коркодилу в пасть!
– Ишь, гад, вызверился, - останавливаясь перед низенькой, еле угадываемой во мраке избенкой, выругался Жила.
– Кто вызверился, пес?
– Хм, пес… Федька, вот кто! Он-то и есть пес, хуже Коркодила.
– Онисим сплюнул и, подойдя ближе к избе, напористо застучал в дверь.
– Недавно, едва Васька Москва сгинул, силищу в себе и почуял Федька, - обернувшись, шепотом пояснил Жила.
– При Ваське-то небось боялся и рта разевать.
– А кто такой этот Васька?
– Васька? Это… гм… Сурьезный человек, не нам чета!
– Онисим вдруг прикусил язык.
– Короче, много будешь спрашивать - язык отрежут. Эй, Мулька, ты там спишь, что ли? А ну, открывай гостям!