Отряд
Шрифт:
– Это всего четыре получается?
– нехорошо скривился Жила.
– А всегда вполовину меньше было!
– Что было, то быльем поросло, уразумел, паря?!
– Подойдя ближе, Федька сунул к самому носу Онисима красный мосластый кулак.
– Чуешь?
Вздохнув, Онисим, а следом за ним и Митька покинули двор бабки Свекачихи и направились к Большому посаду. Шли молча - да и чего было болтать? И без всяких лишних вопросов все с Онисимом Жилою было предельно ясно - промышлял он мелкими кражами, да не от себя, а от Свекачихи - с ней и делился. Затем и нового члена шайки привел - показать хозяйке. Ну, показал… Митька передернул плечами - уж больно нехорошее впечатление осталось у него после бабкиного
А вокруг под ногами в густой зеленой траве стояли хрустальные росы. Сияло голубизной небо, сладко пахло клевером, и в каждой росинке отражалось сверкающее желтое солнце. На монастырских полях крестьяне заканчивали сев. Еще немного - и станут в полный свой рост травы - начнется покос, и там, на монастырском лугу, и здесь, на лесной поляне - тоже монастырской. Весь посад, все лавки, все жители - все вокруг принадлежало Тихвинскому Богородичному монастырю. Ему и только ему - на что у монасей имелась еще от царя Федора тарханная грамота.
Онисим шагал, насупившись, а вот Митрию быстро прискучило идти молча. Да и, честно говоря, не все он еще и вызнал, что мог бы.
– Онисим, а Онисим?
– Чего тебе?
– А этот Федька Блин, я смотрю, гад ядовитейший!
– Да какой еще гад-то! Всем гадам гад.
Ага… Митька был рад, что напал на такую благодатную тему. Быстро - пока не дошли - продолжил:
– И всегда на него управы, окромя Васьки Москвы, не было?
– Хм… - Онисим замялся и, обернувшись, пристально посмотрел на отрока.
– А ты-то откуда Ваську Москву знаешь?
– Да так, слыхал, - лениво отмахнулся Митрий и, вспомнив вчерашний разговор, добавил: - Человек в своем деле знатный.
– Знатный, - испуганно оглядевшись по сторонам, передразнил Жила.
– Меньше болтай, дольше проживешь. С неделю уж как сгинул Василий. Может, в чужедальнюю сторонку подался, а может, и вовсе пропал - при его-то делах всякое может быть.
– Да уж, - тихонько хохотнул Митька.
– Уж теперь-то Федька Блин силу почуял. Небось, к нему теперь обращаться будут, заместо Васьки?
– Ага, как же!
– Онисим злобно ощерился.
– Ты и сравнил тоже. Кто Васька и кто Федька? К Ваське и уважаемые люди не брезговали обращаться, а Федька кто? Шпынь, понимать надо!
– Уважаемые?
– подначивая собеседника, презрительно сплюнул Митрий.
– Это кто, Узкоглазов, что ли?
– Не только он… Постой-ка! А ты откуда про Узкоглазова знаешь?
– Откуда надо, - осадил Онисима отрок.
– Сам же говоришь - меньше болтаешь, дольше живешь.
– Я смотрю, ты много чего ведаешь… - Онисим прищурился и хотел было что-то добавить, да передумал и махнул рукой.
Впереди, по Тихвинке-реке, плыли на плоту какие-то люди с баграми, веревками и еще какими-то странными приспособлениями, напоминавшими садки для рыб.
– Тсс!
– замедлив шаг, Онисим потянул Митьку в траву. Отрок удивился:
– Ты что?
– Лежи молча!
– змеей прошипел Жила и, пригнув к земле Митькину голову, добавил: - Лежи, не то утопят.
– Утопят?
– не поверил отрок.
– Это кто, эти рыбачки-плотовички, что ли?
Скинув руку Онисима, он приподнял голову и присмотрелся: на плоту плыли в основном молодые, сильные парни самого подозрительного вида, у многих за поясом виднелись ножи, а кое у кого - и сабли. Особенно выделялся один - постарше других, с бородищей черной, со шрамом через все лицо.
– Башку-то пригни, - снова зашептал Онисим.
– Не дай Боже, заметят да подумают, что следим.
– А чтоб не подумали, надо было не прятаться в траву, а идти себе как ни в чем не бывало, - вполне резонно возразил Митрий, вызвав у своего сотоварища новый приступ злобы.
– Сиди уж, Умник!
И
– Ну, слава Богу, уплыли.
– Онисим поднялся с земли и, отряхнув колени, перекрестился на видневшиеся по левую руку луковичные купола Успенского собора.
– Слава Богу, - так же перекрестился и Митрий.
– Чего сегодня делать будем?
Жила усмехнулся и, покровительственно похлопав отрока по плечу, веско сказал:
– Увидишь!
Дело оказалось не столь уж сложным: в числе других мальцов из шайки Онисима создавать толпу вокруг колпачников, катавших для ротозеев горошину, - поди-ка, угадай, под каким колпачком? Угадаешь - получишь деньгу, а то и копейку - что поставишь. Из самих-то тихвинцев - людей в большинстве своем ушлых и мало склонных доверять кому бы то ни было - на такой дешевый развод ловилось мало, из сопленосых отроков разве что, а вот приезжие частенько бывали недовольны. Эко - хотели выиграть да поднажиться, а что вышло? Последнюю лошаденку - и ту проиграли вчистую!
– Эй, кручу-верчу, обмануть не хочу!
– ловко переставляя блестящие колпачки, во всю ивановскую орал «колпачный мастер» - крещеный татарин Авдейка, продувная бестия, каких мало. У него и рожа-то была вполне соответствующая - узкоглазая, хитрая, круглая, как бубен, нос широкий, бородавчатый, а на левой щеке - родинка чуть ли не в пол-лица, вот уж поистине: Бог шельму метит!
Рядом с Авдейкой мельтешили угрюмые парни, охранники, и пара подставных игроков: Лешка по прозвищу Куриный Хвост и седой благообразный старик - дед Кобылин. Лешка - рыжий, вертлявый, нахальный - был пару лет назад попавшись на краже дров где-то в районе Вяжицкого ручья. Вяжицкие мужики его тогда и побили, после чего раздели, изваляли в навозе и, засунув в задницу куриные перья, подожгли. Так вот Лешка и бежал, орал благим матом, отсюда и прозвище. Ну, прозвище и прозвище, не хуже любого другого, подумаешь - Куриный Хвост. Ну а дед Кобылин, тот всю жизнь конюхом был, а знающие люди говорили, что не только конюхом, но и конокрадом, причем не из последних. Украденных лошаденок надувал да перекрашивал, вот потому и Кобылин.
Как раз с утра на торг приехали заозерские мужички с солью да кодами - людишки зажиточные, лесные, таких грех упустить. Вот и не упускали.
– Кручу, верчу, обмануть не хочу!
– надрывался татарин Авдейка.
– Подходи, налетай, угадай - богатым стань!
– А и угадаю!
– щерил щербатый рот дед Кобылин.
– А и…
– Погоди, дед, дай-кось мне попробовать!
– Лешка Куриный Хвост, перекрестясь, бросил шапку оземь.
– А ну-ка…
– Кручу-верчу…
– Этот!