Отступление
Шрифт:
– Какая прелесть!
– всплеснул руками майор.
– Ну конечно! А оружие они взяли случайно! Исключительно как средство самозащиты. От медведей на велосипедах и с балалайками.
– И все-таки так нельзя!
– твердо ответил Иван.
– Ну черт с тобой!
– обреченно махнул рукой Гуревич.
– Пристал как зараза! Что я тебе нянька, в конце концов?! Как хочешь веди: хоть на руках неси, хоть в коробке с бантиком, хоть волоком из варяг в греки.
Диверсанты довольно бесцеремонно подняли с земли унтера и солдата, поставили на ноги. Задав
– Слушай, сержант, - Рустам обратился к пленному. Пойдешь вместе с этими офицерами. Советую вести себя очень тихо и аккуратно. Первый еще ничего, такой же добрый как я...
– от этих слов пленника передернуло.
– А вот второй, - продолжил Гуревич театральным шепотом, указывая на Косолапова.
– Сущий зверь. Видишь как молчит? Аж у меня - человека не самого душевного - холодом по нутру скребет... Даже говорить ничего не будет - без разговоров на голову укоротит.
– Слушайте, товарищ майор! Что за бред?!
– возмутился Иван, обратившись к Гуревичу по-русски.
– Не мешай, боец, ради тебя стараюсь...- поморщился Рустам. И снова, уже к немцу - Видишь, уже дождаться не может, когда передам на руки. Даже боюсь, честно говоря, отдавать. Нарежет ведь он из тебя ремней, как только отвернусь. Ой нарежет... Ну! Авось не пропадешь, немчура.
Толкнув взбледнувшего пленника, не ожидавшего такого варварства непосредственно с собой, и красноречиво указав в направлении прикомандированных, Гуревич вновь обратился к Ивану:
– Ладно, братцы! Черт с ними с обидами! Давайте прощаться, - майор протянул ладнь Никите, а потом и Косолапову.
– Ни пуха вам, как говорится.
– Спасибо, майор, за все спасибо - кивнул Гуревич, пожимая протянутую крепкую ладонь.
– Даст бог - свидимся.
– До встречи, товарищ Рустам.
– немного стесняясь, пожелал Иван. От неловкости даже немного покраснев. Ситуация с одной стороны оказалась искренней до пронзительности. А с другой - открытой проявление чувств вроде бы казалось не к лицу, в особенности перед людьми, уходящими на смертельно опасное задание. Тем не менее Косолапов решил, что искренность хоть в малом не повредит. И потому, пересилив волнение, добавил, обращаясь уже ко всем разведчикам.
– До свидания, товарищи...
...Глядя на четверых людей, постепенно растворявшихся в предрассветных сумерках, Гуревич грустно усмехнулся. Вот и закончилась для него война в бригаде. Как ни удивительно, в этот короткий миг тишины майор с необычайной тоской ощутил реальность расставания с прошлой жизнью. Много было хорошего, в последнее время, увы, много и плохого. Друзья и товарищи, привычное и знакомое - все теперь осталось за спиной. Навсегда, наверное.
Теперь взвод надолго останется за линией фронта... Хотя что теперь линия фронта? Кто теперь партизан? Если весь Союз в мгновение ока подмяли пронырливые интервенты... Теперь только вечный бой, до самой победы... Кто знает, суждено ли вновь встретить этих нерасторопных прикомандированных бедолаг?
И, словно
Через несколько минут четверка людей окончательно скрылась из виду. Только редкие следы оставались немым напоминанием. Но легкий ветер уже наносил снег, припорашивал, обновлял белесый покров. Вскоре от отпечатков на серебряном ковре не останется и следа - и оборвется последняя нить, связывающая взвод с прошлым...
– Командир...
– Гуревичу рывком вернулось осознание реальности. Майор обнаружил на плече ладонь прапорщика.
– Пора, командир...
– Да, Иван Александрович, идем...
– ответил рустам, благодарно на миг накрыв ладонь Добровольского своей.
– Взвод!...
Глава 42
– Доктор, вы про ампутацию серьезно?
– уточнил Чемезов.
– А что, у вас в контрразведке на такие темы принято смешно шутить?
– зло ответил Скляр.
– Если таки да, то простите, молодой человек, мне жаль вашей загубленной юности.
– Марат Карлович, вы все-таки можете ответить?
– примирительно попросил Ильин.
– Иван Федорович...
– тяжело вздохнул врач в ответ. При этом ни на секунду не отрываясь от тяжелого кропотливого труда. В умелых, слегка полных ладонях так и мелькали хищные профили стальных инструментов. Да и сами ладони отнюдь в отличие от повседневной жизни представлялись изысканными, утонченными. Словно у идеального образа художника, музыканта - Творца с большой буквы.
– Если не боитесь - заходите внутрь...
– предложил врач. И тут же строго добавил.
– Только один!
Ильин обреченно поглядел на товарищей, которых оказался вынужден оставить. Однако проблема нравственного выбора не слишком терзала полковника. Во всяком случае не слишком сильно. Решительно шагнув под навес палатки, Ильин напоследок приободрил объявленных 'non grata':
– Спокойствие, не время считаться. Я все выясню и сообщу... Кроме того, там действительно не место для делегации.
На этих словах полковника окликнул сердитый голос доктора. Скляр произнес нечто невнятное, Ильин что-то миролюбиво ответил. И полог закрылся, скользнув вниз. Происходящее в палатке теперь полностью оказалось отгороженным от внешнего мира.
Фурманов с Чемезовым переглянулись. Во взгляде Роберта совершенно явно читалось: 'Что себе возомнил этот эскулап?! Вроде свой, а посмотришь - контра необитая!'. Юрий не без некоторого уныния сетовал на долю, пославшую в напарники на редкость импульсивного товарища. Почти всегда это вроде хорошо, лучше не придумаешь. Но вот в редкие моменты, как, например, сейчас сильно жалеешь.