Отважная лягушка. Часть 2
Шрифт:
Похоже, надзиратель оказался прав. Судя по физиономиям представительниц древнейшей профессии, мирного сосуществования не получится, решила Ника. Слишком зло кривились бледные со следами помады губы. И какими-то не в меру многозначительными взглядами обменивались коллеги по многотрудному ремеслу.
Однако попаданка продолжала стоять, пока не представляя, что сказать и как себя вести. Нетерпеливые сокамерницы взяли начало ссоры на себя.
– Смотри, Кирса, - шмыгнула покрасневшим носом одна из девиц.
– Какую к нам знатную даму подсадили. Неужели
– Не иначе храм ограбила, - хихикнув, поддержала подруга.
– Или дом магистрата обворовала.
– И плащ у неё тёпленький, - довольно осклабилась первая, демонстрируя отсутствие передних зубов как снизу так и сверху.
– А мы с тобой мёрзнем, не зная как согреться...
Несмотря на рост и субтильное по-сравнению с новенькой телосложение, они с удовольствием дурачились и вели себя столь вызывающе нагло, видимо, потому, что полагали, будто имеют дело со скромной домашней девочкой, оказавшейся в узилище по очередному капризу богов.
Прекрасно осознавая бесполезность любых слов и увещеваний, Ника без разговоров начала применять на практике то, чему обучал её Наставник.
Разжав пальцы, она выронила монетки. Звон серебра о грязный каменный пол отвлёк внимание изгалявшейся собеседницы. Рука из-под плаща ударила в нос, отшвырнув её к стене. На миг замерев от неожиданности, Кирса, визжа, бросилась на обидчицу, явно намереваясь вцепиться растопыренными пальцами в лицо.
Попаданка перебросила ту через бедро, и навалившись сверху, упёрлась коленом в тощую грудь. Пока первая проститутка, хлюпая носом, пыталась унять текущую кровь, новая арестантка звонко хлестала по щекам её подругу до тех пор, пока визг и крики не сменились жалобным поскуливанием.
Встав на ноги, Ника подобрала деньги, и, ни слова не говоря, направилась к стоявшей у стены лохани, чей режущий глаза запах прямо и недвусмысленно указывал на её предназначение.
Из соседних камер донеслись крики и улюлюканье:
– Ого, девки веселятся... Что там у вас? Эй, меретты, вы что, из-за новенькой подрались?! Помочь?!
Теоретически существовала опасность того, что противницы, опомнившись, попытаются напасть, пока девушка находилась в столь деликатном и беспомощном положении, но те пришли в себя слишком поздно.
Привлечённый шумом, эдил, распахнув входную дверь, рявкнул в коридор:
– А ну молчать, грязное отродье! Не то жрать не дам!
С облегчением оправив платье, попаданка забралась на каменную лежанку и, нахохлившись, закуталась в плащ, подчёркнуто не обращая внимание на побитых проституток, но держа руку возле закреплённого на лодыжке ножа.
Хотелось есть, спать и плакать. Но главное, она не понимала сути обвинений и не представляла, как будет оправдываться.
Получившие наглядный урок девицы уселись на корточках на полу возле противоположной стены. Третья обитательница камеры, наоборот, тихонько выбралась из своего угла. Пожилая, поджарая, с вытянутым, напоминавшим лисью мордочку, личиком, она осторожно приблизилась к лежанке.
Ника насторожилась. Но тут хлопнула входная дверь,
– Выходи, Рояш. Сейчас получишь своё и совершенно бесплатно.
Двое или трое мужчин дружно заржали. Добавляя веселья, кто-то из них выкрикнул:
– Радуйся, дурак, тебе честь оказали. В праздник выпороли.
Новая узница поняла, что беззубый старикан дождался-таки льготного обслуживания.
Едва стражники со своей жертвой ушли, пожилая женщина проговорила мягким надтреснутым голосом:
– За какие же такие преступления, красивая госпожа, вас в это скорбное место упекли?
А кто ты такая, чтобы меня спрашивать?
– усмехнулась Ника, почему-то не испытывая никакого доверия к собеседнице, несмотря на её доброжелательную, приветливую улыбку.
Сокамерница как-то странно вытянула голову, щуря подслеповатые глазки.
– Простите, госпожа, давно живу, глуховата стала, не расслышала.
Усмехнувшись, девушка повторила уже громче.
– Так я же соседка ваша, госпожа, - кивнув, приветливо улыбнулась сокамерница.
– Нам под одной крышей самое малое четыре дня жить. Пока праздники не кончатся - суда не будет.
– Твоя правда, - подумав, кивнула путешественница, понимая, что, опираясь только на одну грубую силу, выживать в тюрьме будет очень проблематично и необходимо как-то налаживать отношения с подругами по несчастью.
– Только сначала ты расскажи, за что тебя здесь заперли?
Попаданка хорошо запомнила, что эдил называл женщину базарной воровкой, но хотела услышать её версию событий.
– Эдилу базарному задолжала, - вздохнула собеседница, плотнее запахиваясь в лохмотья.
– После праздников собиралась заплатить, да этот жадный сын свиньи ждать не захотел. Да пошлёт ему Такера болотную лихорадку!
Маленькое личико, скривившись, покрылось сетью морщинок, стразу состарив её лет на десять, а из старческих, выцветших глаз побежали мокрые дорожки.
– Чтоб у поганца все кости сгнили! Опозорил на весь город! Перед смертью сподобилась плетей отведать! Пусть Диола лишит его мужской силы!
Рассыпая проклятия, она плакала, вытирая слёзы старой, грязной накидкой, из-под которой выбивались редкие седые волосы.
Вспомнив привязанного к каменному столбу мужчину с окровавленной спиной, Ника представила на его месте эту пожилую, потрёпанную жизнью женщину и не смогла удержаться от восклицания:
– Да как же это?
Что бы там не натворила она на самом деле, пороть старуху плетьми казалась девушке верхом жестокости и абсурда.
– Такие вот судьи у нас в Этригии, добрая госпожа, - громко высморкавшись, с горечью проговорила собеседница и, присев на край каменной лежанки, представилась.
– Меня Калям зовут. Просто старуха Калям. Нет у меня уже других имён. Всё в жизни потеряла.
– Что же за тебя близкие не вступились?
– с сомнением спросила Ника, прекрасно зная, как уважительно относятся здешние жители с родственным связям.
– Или у тебя совсем никого не осталось?