Отважный муж в минуты страха
Шрифт:
Потревожил лежавшего у дверей мутноглазого пса; судя по сонной собаке, подумал он, давно никто в редакцию не заходил, но тотчас поправил себя, что это совсем не факт.
Седоусый охранник в черном френче с белыми ремнями, зацепив было Сашу взглядом, ни о чем его не спросил, но это Сашу не насторожило. Ток опасности уже покинул его, он был спокоен и расслаблен, он доверил себя судьбе. Узкий путь на второй этаж, проложенный меж завалами из старых газет, преодолел легко и даже изящно.
— Рад вас видеть, господин Наджи, — с порога главного кабинета мажорно объявил Саша. — Как самочувствие?
— О-о! Благодарю-у! А
— Спасибо. Моя радость все равно вдвое больше вашей, — сказал, пожимая хозяину руки, Саша.
— Вы так думаете? В таком случае я не рад, я счастлив вас видеть, господин Сташевский, — сказал Наджи, указывая гостю на кресло напротив. — Счастье выше радости, согласитесь.
Оба поняли, что уже сказали друг другу «здравствуйте» и приветственная церемония завершена, пусть коротко, зато вполне традиционно. Оба поняли, что еще слишком рано говорить о делах. Бумага и деньги подогревали Сташевскому грудь, но он терпел.
Все тот же, на все руки, охранник в черном внес чай.
Последовала неторопливая церемония чая с очень важными разговорами о погоде, по ходу которых Саша все пытался сообразить, с чего начинать главную песню. Требовалась первая нота, единственная и точная. «Фальшь и разведка — две вещи несовместные», — сделал он открытие.
Солнце, выжигая комнату, заставляло его щуриться и невольно растягивать губы в узкой китайской улыбке.
И Наджи был мил, вежлив, вальяжен и сладок, в разговоре музыкально растягивал слова и фразы, постоянно употреблял «пожалуйста» и «о, будьте так любезны!», а с лица никогда не снимал улыбку, масленую и немного льстивую. «Манилов восточного разлива», — сказал себе Саша.
Все шло хорошо. Даже слишком.
— Господин Наджи, я приехал к вам затем, чтобы выразить свою самую серьезную благодарность, — сформулировал, наконец, Саша и порадовался точной восточной витиеватости придуманного захода. — Я имею в виду статьи, которые вы опубликовали в вашей газете.
— О, сущая ерунда. Орошение, танцы, спорт, что-то там еще. Не стоит ваших слов, — мягко отмахнулся Наджи, однако поднялся, задернул шторы, приложил палец к губам, имея в виду охранника, и объяснил: — Слишком много солнечной энергии…
«Счастье, что Манилов неглуп, — подумал Саша. — Сразу все сообразил. Симптом. Хочет, чует, но боится глаз и ушей. Боится глаз и ушей, но очень хочет».
— Помня о добром прошлом, двигайся в будущее. Так говорят ваши мудрецы, — сказал Саша и легким движением выложил из кейса на притемненный стол пачку денег… — Господин Наджи, я хочу предложить вашему вниманию новые печатные материалы…
— Хм… — мгновенно сработал условный рефлекс, и рука Наджи накрыла пачку старой газетой… — Обязательно почитаем и изучим. Очень интересно, господин Сташевский. Если подойдут, опубликуем. Но предупреждаю — если подойдут.
«Подлохматило, — с облегчением подумал Саша. — Сглотнул. Теперь легче».
— Сотрудничество — замечательная вещь, — сказал Саша. — Даже в нашем разделенном мире оно способно приносить таким журналистам, как мы с вами, взаимную пользу, не так ли?
— О, как красиво вы сказали! — радостно заулыбался Наджи. — Как кратко и правильно! Клянусь аллахом, как в рубай Хайяма!
«Пора», — подумал Саша.
— Потому, я думаю, самое главное, — сказал он, — чтобы сотрудничество осуществлялось по доброй воле, цивилизованно и, главное, на прочной договорной основе… — и еще одним легким движением распластал перед Наджи костроминскую бумагу.
«Я такой-то согласен оказывать услуги…» Пауза образовалась столь короткая, что слушатель со стороны едва бы ее различил; она оказалась достаточно длинной для того, чтобы Наджи прочел, осознал и, замотав головой, отодвинул бумагу от себя…
«Кашка бздит», — весьма кстати вспомнил Саша еще одно выражение Орлика: «Манилов киксует».
— Согласитесь, господин Наджи, — сказал он вслух, — именно прочная договорная основа дает возможность осуществлять сотрудничество долговременно и плодотворно… — и, снова пододвинув бумагу Наджи, изобразил на лице недоумение: что это вы вдруг? чего испугались, дорогой господин Наджи?
— Все так, — забито улыбнулся Наджи, — но у вас такая большая страна, а у меня такая маленькая газета — какие между нами могут быть договорные отношения? Лев не может дружить с зайцем… — Наджи мягко, но определенно переместил бумагу в сторону Саши…
«Абзац. Манилов уперся. Я знал. Дурак Костромин, осел я».
— Дело не в размерах, господин Наджи, в доброй воле сторон, а также в полном доверии, в настрое на позитив и взаимную выгоду… — заплетая такую словесную косицу, Саша хладнокровно накрыл бумагу второй пачкой извлеченных из кармана денег и возникший бутерброд снова передвинул к персу. «Я ваш друг, господин Наджи, берите, господин Наджи, я плохого не посоветую», — выражало при этом его лицо.
Пауза длилась чуть дольше первой.
Результат удивил.
Наджи вернул Саше и бутерброд, и первую пачку благодарности, извинительно улыбнулся и, сложив перед собой руки крестом, дал понять: это все, разговора больше не будет.
Все стало на свои места.
«Вот тебе и Манилов, — подумал Саша. — Чистый Собакевич. Отдавил ноги. Оставил без яиц».
Настаивать было бессмысленно. Важно было сохранить лицо. Как? Картинно, с равнодушием верблюда удалиться? Горячечно пожать руки и заверить в вечной дружбе? Оскорбиться и плюнуть хитроумному персу в лицо? Как?
«Вас точно здесь расстреляют, Сташевский, — вспомнил Саша рассказ деда и эти слова пожилого конвоира с винтовкой, негромко сказанные деду в спину на прогулке заключенных во дворе пересыльной тюрьмы в Подольске. — Я дам вам бумагу и карандаш, черкните записку жене, брату, свату, кому угодно — я отошлю… Просите перевода в Москву, жалуйтесь прокурору, Берии, хоть господу богу… Я вас узнал, я был на ваших концертах, я вас уважаю. Бегите отсюда, не оставайтесь здесь надолго, здесь — смерть».
Неторопливо, с безмолвным достоинством и насупленным лицом — пусть видит перс, что обидел в самых лучших чувствах, — Саша собрал со стола не пригодившийся «реквизит»; первым делом, вспомнив Костромина, умыкнул в кейс бумагу, за ней последовал второй денежный довесок. Размышления задержали его с первой порцией благодарности: не забирать было нелогичным, забрать — полным свинством, Наджи действительно публиковал апээновские материалы, так пусть он, красавец, в интересах Союза публикует и в будущем… И Саша великодушно оставил первую пачку, снова задвинул ее под газету и протянул Наджи руку.