Отверзи ми двери
Шрифт:
Может, и сегодня все кончится мирно, - успокаивал себя Лев Ильич, переживем блины да и смоемся потихоньку...
Отказаться от блинов было невозможным: "Бог с ними", - подумал Лев Ильич, вспомнив Филарета Московского, и с неожиданным в себе злорадством отметил, что блины были сухие, безвкусные, что вся закуска из магазина, хоть и дорогая шпроты, ветчина, красная рыба, да и икра, которую Лев Ильич никогда не ел, полагая муляжом. "Да и паникадило похуже будет, чем у Саши", - совсем уж неожиданно отметил он. А может, и не хуже, но там оно было на месте, а здесь словно утром взяли напрокат на один вечер...
Он
– Лев Ильич, почему вы молчите о моих блинах и напитке?
– спрашивала Юдифь.
– Да конечно, - промямлил Лев Ильич, - но я больше по части рыбы, - и он уцепил вилкой кусок семги.
– А про напиток что говорить, я всегда за водку, тем более такую, на лимончике... Хотя знаете, Юдифь, - осмелел он, вспомнив свое обещание Игорю, - вчерашний джин забыть невозможно...
– Может быть, правда, кто-нибудь хочет джину?.. Хотя это нарушит стиль...
– Переживем, - нагло сказал Лев Ильич.
– Я даже думаю, он оттенит цельность общего впечатления.
Девушка рядом с ним вспорхнула и тут же вернулась с непочатой бутылкой джина. Это вызвало новый взрыв долго не утихавшего оживления. Даже унылый господин что-то сморозил, за что, как показалось Льву Ильичу, блондинка пырнула его локтем в бок, во всяком случае, он закашлялся и засморкался, вытащив огромный носовой платок.
– Передайте джин на тот конец стола, - шепнул Лев Ильич хорошенькой соседке, - моим ребятам.
Она понимающе глянула на него. Все шло хорошо, и Лев Ильич начал подумывать о том, как он проведет остаток вечера со своими ребятами. Но тут поднялся Феликс Борин.
– Я думаю, следует ввести наше словоизвержение в какой-то сюжет, - сказал он.
– Обстановка требует, как верно заметил уважаемый Лев Ильич, цельности, стиль уничтожает хаос и заставляет мысль течь по определенному, заданному нам руслу. Я считаю необходимым напомнить вам об одной из вечных проблем, оживляющих нашу гнусную действительность уже более столетия, о проклятом вопросе, на котором скрещиваются и кипят страсти, и люди мгновенно проявляются - о еврейском бродиле в этом перестоявшемся, пошедшем плесенью тесте... Где была б эта чудовищная, неповоротливая рассеиская баржа без того ультрасовременного оснащения, которым снабдил ее еврейский гений?
– спрашиваю я и отвечаю: бултыхнулась бы, не в силах выбраться из воспетых нашими поэтами льдов. А чем была б эта страна, коль еврейский гений мог бы свободно развернуться? уж наверно той тройкой, что восхищала бы, заставляя сторониться народы и материки. А что мы имеем? Россия, как чудовищный минотавр, пожирает своих лучших сынов, земля полита еврейской кровью - и это в благодарность за то, что ее вывели в открытое море, что хотя бы снаружи можно не стыдиться, называя себя ее гражданами. Я предлагаю выпить за этот дом и его очаровательную хозяйку, зримо и ощутимо доказавшую нам, кто является истинным хранителем народности и православия!
– Очень мило!
– засмеялась Юдифь и чмокнула подошедшего к ней и наклонившегося за наградой
– Только уж православие зачем? Я его не зря под вешалку устроила.
Лев Ильич снова поймал брошенный на него взгляд Веры, на этот раз ему почудилась в нем усмешка, и он совсем успокоился, но теперь потому, что знал, твердо знал, чем это все сегодня кончится: "Ну и ладно", - сказал он себе.
– По части православия я не специалист, - сказал усаживаясь Феликс Борин, - где ему место, не мне определять. По мне, так оно и к квасу имеет только чисто условное отношение. Завезли да чуть принарядили языческую стихию, будто море этого свинства можно хоть бетонными берегами укрепить.
– Да, про квас-то забыла!
– всплеснула руками Юдифь.
– Толик, прошу вас, разлейте - братина требует мужской руки.
Лысый франт подтянул рукава и, поблескивая запонками на манжетах, принялся разливать квас, черпая из братины ковшом.
"Квас-то из концентрата!.." - успел с новым облегчением подумать Лев Ильич, хлебнув из кружки.
– Так у нас же свой специалист есть, - без улыбки сказал Вадик Козицкий. Что ты таким скромником сидишь, Лев Ильич, тебе и карты в руки?
– Вы - специалист?
– удивленно подняла брови Юдифь.
– Вот бы не подумала, вы ведь живой природой - кажется, рыбой - занимаетесь?
– Рыба - это его хобби, - не унимался Вадик.
– А православие, как он же недавно утверждал, экзистенция.
– Ой, как интересно!
– глядела на него своими прекрасными глазами Юдифь. Ну не молчите же!.. Да вы и не выпили за меня?..
– Перестаньте, что за тема за столом!
– вмешался франт, у него неожиданно оказались умные, острые глаза и широкие жесты уверенного в себе человека.
"Эко он ловко с квасом обошелся и не пролил ни капли", - с симпатией отметил Лев Ильич.
– А чем не тема, - вмешался Феликс, - что, запашок не нравится?
– Запах еврея, - брякнул вдруг унылый господин.
– Эпиграмма Марциала, посвященная его другу Бассу, у которого дурно пахло изо рта, - и в наступившей вдруг за столом тишине продекламировал :
– То, чем от сохнувшей лужи часто пахнет...
Чем натощак от всех шабашу верных...
Лучше мне нюхать, чем, Басе, твое дыханье.
Да и Аммиан Марцеллин рассказывал, - продолжал он безо всякого выражения, - что когда император Марк Аврелий проезжал по Палестине, в нем часто вызывали омерзение встречавшиеся ему "вонючие, суетливые евреи"... Это к вопросу об истоках древнего антисемитизма, которым, разумеется, проникнуто правосла...
Льву Ильичу показалось, он даже почувствовал, как соседка опять всадила эрудиту в бок локоть: "Спасибо, она такая пышная и локоток, наверное... Неужто бедный Сашенька этого не знает - ему б такой фактик!.."
Но каких только людей нет у нашего царя!..
– развеселился Лев Ильич.
За столом смущенно захихикали. Несколько, видно, оторопели.
– А я тебя все-таки заставлю открыть рот, - сказал без улыбки Вадик Козицкий, - уж очень ты в прошлую нашу встречу был разговорчив. Что ж ты теперь отмалчиваешься?
– Насчет чего?
– лениво спросил Лев Ильич, он себе удивлялся и радовался своему спокойствию, - про евреев или о православии? А может, о России?
– Так в тебе это все вместе - или ты теперь не еврей?
– Вадик говорил спокойно, расчетливо, жестко.