Ответ знает только ветер
Шрифт:
— Угомонитесь же наконец, дурень, — сказал Тенедос тихо и угрожающе.
— Угомониться? Да как же мне угомониться среди этих упитанных мужчин, у которых лоб гладок и сон крепок? А я-то — последний из подлецов. Я… — Он перевел дух и вдруг заорал как безумный: «Убийца!»
Игроки начали вставать из-за столов. Игра во всем зале приостановилась. Все уставились на Джона Килвуда. На его одутловато-сизое лицо, по которому ручьями текли пьяные слезы. Он пошатывался, но все же держался на ногах. Его слова, произнесенные по-французски, отдавались
Я увидел, что тут к нему устремились уже и Трабо с Зеебергом. Полицейские чины в эту минуту уже подбежали к нему. Но он их всех оттолкнул. И уставился на меня. Потом заорал во все горло: «Мсье Лукас, все эти благородные господа, как и я, старый дурак и пьяница, — все мы убийцы! Да-да, мы все! Мы — убийцы!»
— Господи Боже, что это с ним? — Анжела перепугалась не на шутку.
— Дорого бы я дал, чтобы знать, — ответил я. Теперь уже все мужчины из компании Килвуда окружили его — за исключением Хосе Саргантана. Этот сидел в сторонке в глубоком кресле, курил, наблюдая за происходящим, и ровно ничего не делал.
Остальные говорили, перебивая друг друга:
— А теперь заткнитесь, Джон!
— Надрался до чертиков, идиот!
— Нет причин для беспокойства, господа, он просто пьян в стельку.
— Да, я пьян, верно! Но верно также и то, что все мы — убийцы! Мы все, все! — орал Килвуд.
А я вдруг как бы оцепенел, и хотя в зале было очень жарко, у меня мороз пробежал по коже. Я явственно увидел и услышал Хильду Хельман, сидящую в своей кровати, в ее населенном призраками доме, увешанную драгоценностями, безумную. Безумную ли? Ее голос звучал в моих ушах: «И не делайте вида, что вы удивлены! Вы прекрасно знаете, что его убили все вместе…»
Была ли Хильда Хельман безумна, был ли Джон Килвуд пьян?
Я протиснулся сквозь кольцо окружавших его мужчин, уже хватавших его за рукав:
— Минуточку, мистер Килвуд. Послушайте…
Тенедос грубо отпихнул меня в сторону.
— Уходите отсюда, слышите!
Я отлетел прямо в объятия одного из полицейских.
— Прошу вас, мсье, не надо устраивать здесь скандал, — сказал он мне тихо. — Этого пьяного необходимо как можно скорее выставить отсюда.
Тенедос и Торвелл уже подхватили Килвуда под мышки.
— Вперед, Джон, пошли!
— Вы пьяны!
— Ну и что? Я говорю правду! Все началось с этого алжирца из Ла Бокка…
Эти двое тянули и дергали Килвуда, так что он в конце концов потерял равновесие. Слезы ручьями текли по его лицу и капали на ковер.
Тенедос и Торвелл быстро потащили Килвуда через зал, мимо возмущенных игроков и окаменевших крупье.
Видят ли телекамеры эту картину, будет ли это заснято на пленку? — подумал я. И смогу ли я заполучить эту пленку?
Теперь полицейские, взявшись за руки, образовали вокруг Килвуда кольцо.
А крупье за столами уже оправились от испуга. Вновь зазвучали их призывы:
— Медам и месье, делайте ваши ставки!
А кучка людей с Килвудом в центре уже скрылась из зала.
— Что он сказал? — спросила Анжела.
— Что ему теперь надо поставить на двадцать три.
— Почему?
— Потому что в зале пролились слезы. Когда текут слезы, надо ставить на двадцать три. — Теперь пришел мой черед задавать вопросы. И я спросил Анжелу:
— Что означает эта сцена? Что значат слова: «Мы все — убийцы?»
— Люди так странно устроены, — ответила она.
На некотором удалении от нас я заметил Трабо — он беседовал с полицейским.
— Может быть, Килвуда в самом деле гнетет какая-то большая вина. И это выражается таким вот уродливым способом. Мой мясник в Ля Калифорни — очень набожный человек. Знаете, что он делает? Замахиваясь топором над головой животного, которого он собирается забить, он поет псалмы! Один раз я видела эту картину. Он отрубил ягненку голову и при этом пел: «Благословен будь, агнец Божий…» Чего только не бывает на свете.
— А что такое Ла Бокка?
— Это квартал в Каннах. Возле Старой Гавани, Чуть западнее.
— Там живут алжирцы?
— Да, это квартал дешевых муниципальных домов. Там живут мелкие почтовые служащие, пенсионеры, алжирцы.
— Килвуд сказал, что все началось с этого алжирца из Ла Бокка.
Итальянец вдруг завопил не своим голосом и пустился в пляс, то есть совсем уже не владел собой. Он поставил на двадцать три, потому что так полагается, если пролились слезы. И на его столе выигрыш выпал на двадцать три.
14
Мы поехали домой.
Было два часа ночи. Анжела, как всегда, сидела за рулем.
К ее дому вела извилистая узкая улочка. Ее пересекали трамвайные рельсы. Шлагбаум был опущен. Анжела посигналила. После этого в крошечной сторожке рядом с проезжей частью поднялся заспанный человек и покрутил колесо. Шлагбаум поднялся.
— Эти шлагбаумы ночью всегда опущены. Приходится сигналить, — сказала Анжела. — Зато не случается никаких катастроф, даже если сторож заснет.
Когда мы поднялись выше по склону, я увидел виллы, утопающие в зарослях пальм и кипарисов, освещенные прожекторами. С неба на них лился еще и свет луны. Пакет с 235 000 франков я держал на коленях. Анжела поставила машину в гараж и заперла его. Здесь, наверху, воздух был прохладен, и я удивился, что вообще не чувствую усталости.
Мы вместе поднялись на лифте на пятый этаж. В кабине наши тела опять соприкоснулись. Мы неотрывно смотрели друг другу в глаза. Стоя перед дверью квартиры, Анжела долго искала ключи в сумочке. Когда она наконец открыла дверь, я не решился последовать за ней. Анжела взяла мою голову в ладони и поцеловала в щеку. Тогда я схватил ее, прижал к себе и впился поцелуем в ее губы. Я почувствовал каждую линию ее тела под платьем, и она, наверное, почувствовала охватившее меня возбуждение. Поначалу ее губы были плотно сжаты, потом они внезапно приоткрылись и стали мягкими и зовущими. Мой язык проскользнул между ее зубами. Она тихонько застонала. Потом вдруг резко оттолкнула меня.