Ответ
Шрифт:
— А о том русском больше не приходилось слышать?
— Он под Петервашаром погиб, — коротко ответил дядя Пациус.
Все замолчали.
— Будь тогда Советский Союз такой же сильный, как теперь, — сказал приземистый кузнец после паузы, — и мы выстояли бы. Послали бы нам на подмогу войско против белочехов и белорумын.
— А я считаю, — с мягкой своей улыбкой сказал Ференц Сабо, вскидывая обе руки словно затем, чтобы подпереть необычно длинную для него фразу, — я считаю, что наша судьба и сегодня от Советского Союза зависит.
— Хватит, ребята!
— Ты, Фери, не агитируй! — послышался чей-то густой бас. — Не ровен час, шепнут Битнеру-то!
— Чтоб он сдох! — отозвался Сабо, открывая в мягкой улыбке редкие зубы. — Он уж давно мне поперек горла стоит!
Балинт
Балинт обошел весь двор, цех, заглянул в контору, наконец на громкий его оклик Шани отозвался из уборной.
Дверь оказалась заперта снаружи, ключ торчал в замке. Лицо мальчишки было чумазым от слез.
— Что-что? — недоверчиво переспросил Балинт. — Пуфи запер? За что?
— Я не захотел ему больше сосиски таскать, — объяснил Шани, судорожно дергая круглой, наголо остриженной головой на тоненькой шее. — А я уж и свои ему отдал, лишь бы не приставал.
— И за это он тебя запер?
Мальчишка молча кивнул.
— Сколько ж сосисок ты ему отнес?
— Три порции.
— И он тебя запер?
— Вытащил ключ изнутри и запер оттуда.
— И ты позволил?!
От ярости у Балинта побелели губы. Он схватил мальчишку за плечо, потряс — Тупица, дурак! — прошипел он сдавленно ему в лицо. — Болван, трусливая свинья! Черт бы побрал эту жизнь паскудную, надо ж быть таким трусом! Еще раз запереть бы тебя здесь, чтобы…
В узком коридоре с единственной тусклой лампочкой на голом проводе, освещавшей все три кабинки, послышались шаги. Балинт обернулся и обмер: к ним приближалась дочь мастера Дёрдьпала, та самая стройная черноглазая красотка. Она тоже на секунду смешалась при виде раскрасневшихся парнишек, явно прерванных на горячем споре, приостановилась было, потом улыбнулась Балинту и исчезла в соседней кабинке.
— Ну, ты и натворил! — прошипел Балинт, зло сверкнув глазами на Шани, вдоль носа которого опять катились слезы.
— Ты что? — оторопело поглядел Шани на Балинта. — Что я натворил?
— Пошли отсюда к чертям! — шепнул Балинт, чтобы не слышно было в кабинке. — Ну ты и натворил!
Что именно натворил бедный Шани, Балинт, пожалуй, и сам не сказал бы. С ходу в голову пришло только одно из сложного клубка придавленных яростью ощущений, — Пошли отсюда к чертям, сказано ведь, — прошептал он, за плечо подталкивая Шани к выходу. — Теперь будут думать, что я с тобой дрался!
— Кто будет думать? — всхлипнул Шани.
Балинт сильно толкнул его. — Тише, ты!
Но тут по коридору вновь забухали шаги: как всегда враскачку, к ним шел господин Битнер, по дороге расстегивая штаны. — А вы что тут делаете? — гаркнул он, увидев двух учеников. — Драться сюда пришли? Не нашли лучше места?
— Ну вот! — хмуро сказал себе Балинт и отпустил плечо Шани. — Мы не дрались, господин Битнер, — проговорил он, красный как рак.
— А чего ж тогда щенка этого толкаешь?
Балинт глотнул; громыхающий голос Битнера слышен был, конечно, даже в уборной соседнего дома.
— Я тут объяснял ему кое-что, — пробормотал Балинт.
— Здорово объяснял, сразу видно!.. Оттого он и ревет?
Дверь кабинки напротив Битнера распахнулась, из нее вышла черноглазая красотка. Битнер отступил к стене, давая ей пройти в узком коридоре, затем, обернувшись, бросил подозрительный взгляд на поспешно удалявшихся учеников и следовавшую за ними женщину. Балинт
К счастью, едва выйдя во двор, они столкнулись с Пуфи, изо рта Пуфи торчал конец соленого рогалика, весело прыгая вверх и вниз. Это зрелище сразу обратило гнев Балинта в нужном направлении, он моментально забыл о неразрешенном вопросе, дробно переступавшем позади на высоких каблучках. — Ты ступай себе! — бросил он Шани и оттащил в сторону ненасытного толстяка. Оглянулся: не наблюдают ли. Но освещенные фонариками гости, частью сгрудившиеся возле столов, частью весело отплясывавшие еще дальше, на самой середине двора, не могли видеть их в этом темном углу. Шагнув вперед, Балинт изо всей силы отвесил Пуфи две оплеухи, справа и слева. Толстый Пуфи зашатался, рогулька выпала у него изо рта. — Смотри у меня, помалкивай! — сурово сказал Балинт. Он испытывал глубокое облегчение, только теперь поняв, от какого груза ярости освободился. — Помалкивай, слышишь! — повторил он, холодным серым взглядом впиваясь в жирную ряшку, на которой и в темноте видны были отпечатки двух пощечин.
— Ты из-за этого мужика вонючего? — хватая ртом воздух, выдохнул Пуфи.
— Мужик не мужик, — очень медленно и спокойно проговорил Балинт, — но если еще раз услышу, как ты над ним измываешься, знай, ты у меня сам кровью умоешься.
Угроза прозвучала так холодно и твердо, что стоила самого наказания; о сопротивлении нечего было и думать. Лишь когда Балинт повернулся и не торопясь зашагал к группе, окружавшей дядю Пациуса и за время его отсутствия еще увеличившейся, Пуфи решился немного спустить пары. — Коммунист вонючий, — прошипел он вслед Балинту, наклоняясь вперед и прижав обе ладони к щекам, так тихо, чтобы Балинт мог и не расслышать, если не хотел, а если бы захотел — чтоб самому успеть вовремя дать стрекача. Балинт услышал, уклоняться было не в его привычках, но ответом не удостоил. С мощеной площадки доносились ликующие вскрики танцующих, гремел установленный на бутовом камне граммофон, у столов беседа тоже стала громче, но даже за всем этим различима была великая тишина теплой весенней ночи. Балинт глубоко втянул в себя воздух: в темноте откуда-то плыл аромат цветущей акации. Оно конечно, правда, что Шани мужик неотесанный, думал Балинт, идя к дядюшке Пациусу, от него и запах хуторской какой-то идет, в темноте ни с кем не спутаешь, но ему, бедолаге, самому от этого худо, чего ж к нему еще и цепляться! Вообще-то Балинт крестьян недолюбливал и даже презирал слегка: ведь из них, кто только мог, шел в полицейские. Не в том беда, что тугодумы они и сноровки в руках куда меньше, чем у городского человека, главное то, что жизнь приучила их ловчить: к тем, кто ниже их, они с гонором, кто повыше — с подобострастием, словом, такие же гады, если не хуже, как чиновники во всяких конторах. Но из этого Шани вырастет металлист, думал Балинт, в рассуждениях своих невольно следуя гордыне дядюшки Пациуса, Шани надо оставить в покое!
— Вы не танцуете? — услышал он женский голос, уже подойдя сзади к Пациусу.
Балинт вспыхнул. — Нет, сударыня, не танцую.
— Как же так?
— Ни разу еще не пробовал, сударыня, — еще больше покраснев, сказал Балинт.
Черноглазая засмеялась. — Меня Анци зовут.
— Красивое имя, — проговорил Балинт, подумав.
Они встретились за спиной дядюшки Пациуса, Балинт видел через его плечо разгоряченное лицо Ференца Сабо. Рядом с Сабо стояли Битнер и тот самый огненно-рыжий молодой рабочий, который предпочел даровым сосискам ужин у «Макка Седьмого». На лицах всех троих написано было едва скрываемое раздражение, оно же явно сковывало и других участников общей беседы, люди примолкли, кое-кто закурил сигарету, другие с деланным равнодушием посматривали на танцующих. Дядюшка Пациус застегнул крахмальный воротничок, взял у жены свой котелок и водрузил на голову, очевидно, собираясь уходить.