Ответный удар [= Последний из бессмертных]

Ливадный Андрей Львович

— Хотите сказать, что помните Землю?! — Вырвалось у Ивана.

— Ты мне не «выкай». Будь проще… — Старик закашлялся. — Конечно, помню. Как же забыть-то? Вышвырнули нас как слепых котят: лети туда, не знаю куда.

Таманцев несколько раз слышал от Флоры упоминания о «старожилах», но к подобному информационному удару готов не был.

Казалось, что старик врет. Полтора тысячелетия… Не может быть…

— Что ты так на меня уставился? Не веришь? Спроси у кого угодно. Тебе подтвердят. Нильс Хорхе — позор сатта избранных. А мне плевать, что говорят,

понял? Живу, как хочу.

— А у кого служил? — Спросил Таманцев, принимая предложенный тон общения.

— У Тиберия Надырова. Канониром на новом крейсере. «Тень Земли» может, слышал? Его только построили и сразу на тебе — восстания на лунах Юпитера.

Иван кивнул, хотя ему становилось все больше не по себе. Нильс, похоже, не лгал, будь он колонистом в энном поколении, — вряд ли бы помнил об адмирале Надырове, не говоря уж о локальных конфликтах внутри солнечной системы, и таких подробностях, как название флагманского крейсера третьего ударного флота Альянса…

Нужно будет спросить у Флоры, слышала ли она об адмирале Надырове?

Иван присел на ступеньку. Нильс кряхтя, опустился рядом. От него пахло пищевыми отходами и давно не мытым телом.

Серв тем временем уковылял в темноту на четырех уцелевших манипуляторах и теперь возился во мраке, видимо запечатывал контейнер с мусором, готовя его к транспортировке.

— Нильс, а почему ты назвал себя позором сатта избранных?

— Кичливые они. Те, кто постарше, совсем одурели от долгой жизни, правила выдумывают всякие, этикеты дурацкие, а молодежь вообще — ни рук, ни головы, одно потребительство. Все за них сервы делают, разве что с ложечки не кормят. Никчемные поколения. Не хочу с ними даже разговаривать. Все в игрушки играют, интриги там разные между саттами, бывает и руки на себя накладывают, а все от безделья и скуки беспросветной. А я наплевал на их условности. Живу, где хочу, думаю, как умею, ни к кому не лезу, но и к себе не подпускаю.

— Дом-то у тебя есть?

— А как же. И дом и машина, и слуги-андроиды. Только я там редко бываю.

— Почему?

— Там меня легко застать. Приходят из сатта, стыдят за что-то. Меня стыдят, понимаешь? Они не вспоминают, кто вел их по Дороге Отчаянья, кто отбивался от сошедших с ума, превратившихся в метаморфов людей, пока нынешние правители города дрожали, сидя в вездеходах. А теперь как же — я позор сатта, а они — избранные. Тьфу…

Таманцев слегка побледнел. Внезапно открывшаяся ему информация требовала проверки, в глазах Нильса он видел лишь муть равнодушия, усталости от жизни, перемежающуюся вспышками гнева. Нормален ли старик, — еще предстоит проверить.

В здании приглушенно хлопнула дверь, раздались негромкие голоса.

— Мне пора. — Таманцев встал. — Нильс, где тебя можно найти?

— А зачем? — С подозрением спросил Хорхе.

— Рассказываешь ты интересно. Да и я о Земле так ничего и не успел ответить.

— А я не знаю, где завтра окажусь. Город большой. Вот в коммуникаторе своем, через поисковую систему набери «Хорхе»

я тут один с такой фамилией. Созвонимся. Пойду и я, а то серв все контейнеры упакует стервец.

Хорхе исчез в темноте, откуда донеслась его невнятная брань.

Иван, ошеломленный неожиданной встречей, поднялся по ступеням, открыл дверь и услышал резкие голоса разговаривавших на повышенных тонах Флоры и Дерека Келгана — главы сатта избранных.

Он не хотел подслушивать, но так вышло.

— Флора, разговор окончен. Я уже сказал — незачем было приводить с собой ребенка!

— Дерек, он не ребенок. Взрослый мужчина.

— Ой ли? — Насупился глава сатта, — сколько же ему лет?

— Тридцать с небольшим. — Голос Шодан стал сухим, как порыв осеннего ветра. — Ты, и все окружающие должны усвоить — мир, откуда он прилетел, существует в ином измерении времени человеческой жизни!

— Трудно представить. Тридцать лет — даже не юность. Младенчество.

— Знаешь Дерек, я поняла, возраст зрелого человека не всегда измеряется веками.

— Ты заблуждаешься, Шодан. Уходи сама и уведи своего мальчишку. Я не хочу, чтобы из-за своей влюбленности и горячности он тут и дальше устраивал неприятности.

— Дерек, ты не прав. Мы, естественно, уйдем. Но за нанесенное оскорбление ты ответишь.

— Неужели? И кто же привлечет меня к ответу?

— Я. — В негромком голосе Флоры прозвучала леденящая ярость.

— Будешь драться за мальчишку? Со мной? Или со всеми сразу? Лучше остынь, пока не наделала глупостей. Ты для меня — привлекательная, сексапильная девочка, не больше. Сломаю одним движением пальца, ясно? А не угомонишься — сама знаешь, во благо города я могу принимать самые радикальные решения!..

— Говори прямо.

— Я прикажу убрать тебя, дорогая. Вместе с мальчишкой. Чтобы спокойствия не возмущали.

— Ты не посмеешь… — Флора осеклась, потому что внезапно увидела Ивана, появившегося на пороге.

Он не проронил ни слова, молча подошел к Дереку, и резким движением схватил его за горло, заставив захрипеть и конвульсивно впиться ногтями в свое запястье.

— Еще что-то можешь избранный? Кроме как оскорблять женщин и угрожать? Может, попробуешь устранить нас сейчас?!

Ледяной тон Таманцев не оставлял сомнений, — еще секунда, и он окончательно сожмет пальцы.

— Я… не… хотел…

От избранного разило ужасом. Его мнемоническая аура окутывала Ивана, как зловонный запах.

Первый порыв капитана был вполне понятен и оправдан, но он все же заставил себя мыслить здраво. Люди на Роке живут очень долго. Если Флоре триста лет, то по сравнению с ней он действительно ребенок.

Дереку очень повезло — у офицеров подразделений специального назначения, призванных действовать в условиях различных миров, где бытовали порой диаметрально противоположные системы этических ценностей, воспитывали определенные рамки самоконтроля.

Таманцев лишь слегка побледнел, на его лице не читалось ни ярости, ни удовлетворения.