Озаренные солнцем
Шрифт:
Но потом все вновь сгладилось, жизнь пошла своим чередом, и он никогда так и не понял до конца, что его отец был просто человеком, таким же, как и он. Для него Стер был образцом, черепахой и слонами, на которых держится земля. Именно он был тем, что не дает человеку сломаться, когда он понимает вдруг, что такое жизнь. Он был сильнее — и Плоидис верил в него.
А потом вдруг все исчезло.
Исчез отец, и Плоидис остался один на один с жизнью.
Он не знал, что делать и как жить, если не стало его единственного друга, его отца — для чего, для кого?.. Зачем
И если бы не Илли…
Именно она показала ему, что он не один.
Именно она оказалась сильной тогда, когда он был так слаб — и она оставалась сильной всегда, настолько, насколько вообще, в его понимании, могла быть сильной девушка. Да, она испугалась его любви и ушла, не в силах предать подругу — о, Илли, как же благородна ты была тогда!.. И как неверно поступила…
«Где ты сейчас?.. — подумал Плоидис. — Наверное, путешествуешь по дальним странам, где живут дивные птицы и цветы цветут круглый год; возможно даже, ты уже меня забыла… но только я, похоже, нескоро забуду тебя, Илли».
Лишь теперь, когда она ушла, он всем сердцем сознавал, что нуждался в ней так же неизбежно, как в воздухе. И не было в его жизни никого, кроме его отца, кто мог бы сравниться с ним в том, насколько безвыходным и страшным было его одиночество. Плоидис часто думал, но никогда не мог понять, как же его отец смог прожить всю жизнь вот так, один. Ведь это было так — даже несмотря на то, что Стер был женат, даже несмотря на то, что у него были преданные люди — он все же всегда был одинок, потому что был королем, потому что обязан был всегда быть сильнее.
И только через много дней, думая об Иллиандре, Плоидис понял.
Ведь и она не была сильнее него. Но лишь с ней он внезапно обретал тот смысл, который не мог дать ему никто более.
И он осознал тогда, что всю свою жизнь он сам был тем же для своего отца — и это придало ему силы.
«Илли…»
Он с трепетом вспомнил ее глаза, ее улыбку. Он вспомнил, как тогда, единственный раз, она оказалась в его объятиях — и каким головокружительным было это чувство.
Она не должна была уходить.
Сейчас, когда ее не было рядом, он вынужден был становиться еще сильнее — потому что не мог иначе. Вся жизнь его была сплошной ложью, сплошной ловушкой: политика, враги, притворявшиеся друзьями, друзья, которым никогда не доверяешь до конца, боясь, что они предадут — за деньги, за власть… Выхода не было — он не мог убежать, не мог, как в детстве, уткнуться в плечо отца и поведать ему о своих бедах.
Стер оставил сыну в наследство преданных людей: Делтона, Эстер Фрауэр, казначея Бенте, нескольких старых слуг, которым можно было доверить срочную записку… Но даже Делтону, который больше других знал о короле, Плоидис никогда не открывал своих чувств и истинных мыслей. Он доверял ему — но всегда был осторожен в своем доверии.
И лишь Иллиандра была его светом. Она была столь же умна, сколь юна и неопытна; Плоидис читал в ее глазах так, словно перед ним был открытая книга. В ней было столько благородства, силы, столько юной искренности и столько чувств, что с ней он невольно снимал ту маску, которую
И он взялся научить ее всему, научить политике, игре, жизни — и он поразился тому, как быстро она его понимала. Он задавал вопросы — она отвечала так, как он того ждал, он смотрел на нее — она наивно смущалась и краснела. И он знал, что когда-нибудь он научит ее носить маску — но он знал также, что именно ей он сможет доверить себя, не опасаясь быть преданным.
Она была для него счастьем. Перед ним словно открывался другой мир, в котором не было места лжи, власти, интригам, мир, который он, казалось, потерял навеки со смертью Стера. И спокойствие и уверенность, как прежде, заполняли его сердце просто оттого, что он знал: рядом есть кто-то, кто не обманет и не предаст, кто-то, кому можно открыть себя без оглядки, пусть даже он не спешил делать этого.
Но она ушла. И уверенность сменилась тревогой, и он не в силах был ничего изменить. Только она могла.
«Илли, — с тоской подумал Плоидис. — Когда-нибудь мы встретимся… не может быть, чтобы этого не случилось никогда. Я буду ждать тебя, Илли. Потому что только ты, только мысли о тебе, воспоминания, дают мне силы быть королем — быть им все время. То, что ты есть на свете, дает мне надежду… надежду, что когда-нибудь я увижу тебя и смогу сказать тебе все, что не имею возможности говорить никому более. Я скажу тебе все, и я знаю, ты поймешь меня… Вот и сейчас… — он усмехнулся. — И сейчас я должен быть королем. И сейчас, когда я выйду из этого кабинета, ни один слуга, ни одна живая душа не должна даже задуматься о том, что их король в чем-то неуверен. Для них я — не обычный человек… для них я — надежда или предмет для ненависти… все равно — главное, есть кто-то, кого можно обвинить или же уповать на него… что ж, никто из них никогда не подумает о том, что у меня нет такого человека. Больше нет… с тех пор, как я потерял отца… и с тех пор, как ты ушла от меня».
Он встал и, все еще усмехаясь, словно желая посмеяться над самим собой, над своей странной, сложной и такой пустой без нее жизнью, медленно вышел из комнаты.
Он прошел все четыре кабинета, и когда вышел в просторный коридор, на лице его прочно укрепилась привычная маска спокойствия.
Он тосковал по отцу.
Он любил и страдал.
Он приходил в ужас от одиночества.
Но на лице его была всегда лишь одна бесстрастная маска.
Глава 16. Охота на Архитогора
«Ваше Мудрейшество,
Позвольте мне называть Вас так, ибо Вы действительно оказались очень мудры, как я сумел убедиться.
Чего же Вы хотите от меня, предлагая свою помощь?.. Людей, которые помогают мне, я привык знать в лицо. Что ж, я понимаю, что у Вас существуют причины скрываться от меня. Но, не зная Вас, я не знаю, чего могу от Вас требовать.
Позвольте лишь поблагодарить Вас искренне за ту немалую поддержку, которую Вы оказываете мне сейчас. Думаю, именно это и будет в дальнейшем Вашим призванием, ведь то, что Вы делаете, необходимо для королевства.