Ожерелье королевы
Шрифт:
– Это действительно так?
– Разумеется. Она бедна, только и всего. Может быть, немножко честолюбива.
– Честолюбие – это от голоса крови. Но если у вас против нее нет ничего, кроме этого, я думаю, король может принять ее и выслушать свидетельство.
– Не знаю, не знаю, – проговорил Людовик XVI, – но у меня необъяснимое предчувствие, что эта женщина принесет в мою жизнь беду, какую-то неприятность, вот и все.
– Государь, что за суеверия! Подите позовите ее, – обратилась королева к принцессе де Ламбаль.
Спустя пять
Людовик XVI, неумолимый в своей неприязни, повернулся спиной к двери. Он сидел, опершись локтями на стол, спрятав лицо в ладони, и казалось, был здесь чужим.
Граф Прованский впился в вошедшую столь мрачным инквизиторским взглядом, что Жанна, будь ее скромность подлинной, была бы парализована и из нее не удалось бы вырвать ни слова.
Но чтобы смутить мысли Жанны, нужно было кое-что посильнее.
Ни король, ни император со своими скипетрами, ни папа с тиарой, ни силы неба, ни силы ада не сумели бы пробудить в этой стальной натуре ни страха, ни благоговения.
– Сударыня, – обратилась к ней королева, проведя ее и поставив позади короля, – прошу вас, благоволите рассказать, что вы сделали в день моего посещения господина Месмера, причем рассказывайте все совершенно точно.
Жанна молчала.
– Пожалуйста, никаких умолчаний, никаких обиняков. Ничего, кроме правды. Точно и ясно расскажите все, как это запечатлелось у вас в памяти.
И королева села в кресло, чтобы ее взгляд не оказал никакого воздействия на свидетельницу.
О, какая роль для Жанны! Благодаря своей проницательности она догадалась, что ее государыня нуждается в ней, почувствовала, что Марию Антуанетту подозревают во лжи и что она может оправдать ее, не отклоняясь от истины.
Любой другой, оправдывая королеву, не удержался бы от удовольствия преувеличить доказательства ее невиновности.
Но Жанна, будучи натурой тонкой, хитрой и сильной, ограничилась одним лишь изложением фактов.
– Государь, – начала она, – я пришла к господину Месмеру, влекомая исключительно любопытством, как влеком туда весь Париж. Зрелище мне показалось несколько грубоватым. Я собиралась уйти, как вдруг у входа увидела ее величество, с которой за день до этого имела честь встречаться, правда не зная, кто она, и которая великодушно оказала мне помощь. Едва увидев ее августейшие черты, которые никогда не изгладятся из моей памяти, я подумала, что присутствие ее величества в этом месте, где выставляются напоказ всевозможные страдания и нелепости, было бы неуместным. Я почтительнейше прошу у ее величества прощения за то, что позволила себе столь откровенные мысли о ее поведении, но это было озарение, невольное движение женской души. Коленопреклоненно умоляю простить меня, если я перешла ту грань почтения, какое я должна выказывать к любым поступкам ее величества.
Жанна опустила голову и замолчала, как бы пытаясь справиться с волнением; с безмерным искусством
Г-н де Крон был потрясен. Принцесса де Ламбаль почувствовала восхищение этой женщиной, такой тонкой, несмелой, душевной и доброй.
Граф же Прованский был просто-напросто ошарашен.
Королева взглядом поблагодарила Жанну, подстрекавшую или, верней сказать, исподтишка подстерегавшую этот взгляд.
– Государь, вы слышали? – осведомилась королева.
Король даже не обернулся.
– Мне не было нужды в свидетельстве этой дамы, – бросил он.
– Мне велели рассказать, и я исполнила приказание, – робко объяснила Жанна.
– Довольно! – грубо оборвал король. – Ежели королева что-то говорит, ей не нужны свидетели, чтобы подтвердить ее слова. Ежели у королевы есть мое одобрение, ей ни у кого ничего не нужно домогаться, а мое одобрение у нее было.
И, произнеся эти слова, уничтожившие графа Прованского, он встал.
Королева не преминула дополнить это высказывание короля презрительной улыбкой.
Повернувшись спиной к брату, король поцеловал руку Марии Антуанетте и принцессе де Ламбаль.
Попросив у принцессы прощения за то, что побеспокоил ее из-за совершенного пустяка, король позволил ей удалиться.
Госпожу де Ламотт он не удостоил ни словом, ни даже взглядом, однако, боясь рассердить королеву неучтивостью по отношению к даме, которую она принимает, Людовик XVI, проходя к своему креслу мимо Жанны, принудил себя чуть кивнуть ей головой, на что та без всякой поспешности ответила глубоким реверансом, который давал возможность оценить всю ее грациозность.
Принцесса де Ламбаль вышла из кабинета первой, за нею г-жа де Ламотт, которую королева пропустила впереди себя; последней выходила Мария Антуанетта, обменявшаяся с королем почти нежным взглядом.
Некоторое время из коридора доносились голоса трех женщин, которые, разговаривая, шли в покои королевы.
– Брат, я больше вас не задерживаю, – объявил Людовик XVI графу Прованскому. – Я должен закончить наши дела с господином начальником полиции. Благодарю вас за то, что вы с таким вниманием приняли участие в доказательстве полной, всецелой и неопровержимой невиновности вашей сестры. Мне было приятно видеть, что вы обрадованы этим не меньше, чем я, а я рад этому безмерно. Господин де Крон, займемся. Прошу вас, садитесь.
Граф Прованский с неизменной улыбкой на лице откланялся и вышел из кабинета, когда голоса женщин затихли и он мог быть уверен, что не наткнется ни на насмешливый взгляд, ни на язвительное замечание.
14. У королевы
Лишь выйдя из кабинета Людовика XVI, королева оценила всю ту опасность, которую ей удалось избежать.
Она смогла оценить всю тонкость и сдержанность импровизированного свидетельства Жанны, а равно и незаурядный такт, с каким после такого успеха та осталась в тени.