Ожерелье королевы
Шрифт:
– Поначалу была госпожа де Буленвилье, мужественная женщина, – отвечала Жанна, – потом господин де Буленвилье, развращенный покровитель… Но после того, как я вышла замуж, никто, о, никто! – Она весьма искуссно сделала ударение на слове «никто». – Ах, прошу прошения, я забыла об одном благородном человеке, великодушном принце…
– Принц! Кто же это?
– Его высокопреосвященство кардинал де Роган.
Королева резко повернулась к Жанне и с улыбкой сообщила:
– Мой враг!
– Кардинал – враг вашего величества? – воскликнула Жанна. – Не может быть!
– Можно подумать, графиня, вас удивляет, что у королевы есть враг. Видно, что вы не жили при дворе.
– Но
– О графиня, я верю вам, – сказала Мария Антуанетта с обычной своей веселостью. – Верю – в некоторой части. Кардинал действительно преклоняется передо мной.
Сказав это, она повернулась к Андреа де Таверне и заразительно рассмеялась.
– Да, да, графиня, его высокопреосвященство преклоняется передо мной. Вот потому-то он мой враг.
Жанна де Ламотт разыграла удивленную провинциалку.
– Значит, графиня, вы – протеже принца-архиепископа Луи де Рогана. Расскажите, как это произошло.
– Очень просто, ваше величество. Его высокопреосвященство оказал мне поддержку самым благородным, самым деликатным образом, проявив самое изобретательное великодушие.
– Прекрасно. Принц Луи расточителен, в этом ему нельзя отказать. Как вы думаете, Андреа, не сможет ли кардинал исполниться преклонением и перед этой прекрасной графиней? Ну, графиня, а что скажете вы?
И Мария Антуанетта опять залилась заразительным веселым смехом, но Андреа не поддержала ее, все так же сохраняя серьезность.
«Возможно, это столь бурное веселье наигранно, – подумала Жанна. – Ну, ну, погладим».
Вслух же с самым значительным видом и самым проникновенным голосом она произнесла:
– Я имею честь уверить ваше величество, что господин де Роган…
– Хорошо, хорошо, – прервала ее излияния королева. – Уж коль вы так преданы ему, коль вы… его друг…
– О, ваше величество, – с умилительной смесью стыдливости и почтительности произнесла Жанна.
– Хорошо, хорошо, – повторила с мягкой улыбкой королева. – Но все-таки при случае поинтересуйтесь у него, что он сделал с прядью моих волос, которую подговорил украсть одного парикмахера, весьма дорого поплатившегося за свою проделку: я прогнала его.
– Ваше величество, я просто поражена, – выказала удивление Жанна. – Неужели господин де Роган решился на такое?
– Да, из преклонения. Все из того же преклонения. После того как он гнушался мною в Вене, после того как испробовал все способы и средства, чтобы не допустить заключения брака между королем и мной, он вдруг обнаружил, что я женщина и королева, а он, великий дипломат, совершил огромную глупость и может навсегда оказаться не в ладах со мной. И тут наш дражайший принц перепугался за свое будущее. Он стал действовать, как все представители его профессии, которые больше всего заискивают перед теми, кого больше всего боятся, а поскольку он знал меня совсем юной и поскольку считал меня тщеславной и глупой, он превратился в Селадона [98] . Испробовав вздыхания и томный вид, он, как вы уверяете, перешел на преклонение. Он преклоняется передо мной, не правда ли, Андреа?
98
Селадон – герой пасторального романа «Астрея», французского писателя Оноре д'Юрфе (1568–1625). Его имя стало нарицательным для обозначения верного, томного и робкого влюбленного.
– Ваше величество! – с поклоном промолвила та.
– Вот
Слова эти, таящие горькую иронию, глубоко запали в растленное сердце Жанны де Ламотт.
Будь Жанна чиста, благородна и прямодушна, она поняла бы, что это всего-навсего выражение высочайшего негодования женщины, обладающей возвышенным сердцем, выражение совершенного презрения, которое испытывает высокая душа к постыдным интригам тех, кто копошится у ее ног. Такие женщины, редчайшие ангелы, никогда не защищают свою репутацию от козней, которые строятся против них на земле.
Они даже не желают замечать ту грязь, которая их пачкает, ту смолу, в которой они оставляют самые яркие перья своих золотистых крыльев.
Жанна, натура вульгарная и испорченная, в этом проявлении гнева королевы из-за поведения кардинала увидела лишь сильную досаду. Она припомнила слухи довольно скандального свойства, ходившие при дворе и просочившиеся из Эй-де-Беф даже в парижские предместья, где наделали столько шуму.
Кардинал, любивший в женщине женщину, сказал Людовику XV, который питал к ним любовь точно такого же свойства, что дофина – не вполне женщина. Не забыты были и весьма своеобычные слова, произнесенные Людовиком XV во время свадьбы его внука, и вопросы, заданные некоему простодушному послу.
Жанна, совершенная женщина, ежели такое бывает, женщина с головы до ног, суетная и тщеславная во всем, испытывающая потребность нравиться и покорять, используя преимущества, отпущенные ей природой, была просто не способна поверить, чтобы женщина думала об этих деликатных материях иначе, чем она. «Ее величество испытывает сожаления, – решила она. – Но раз есть сожаления, должно быть и что-то большее».
И тогда, подумав, что следует ковать железо, пока оно горячо, она стала защищать г-на де Рогана со всем умом и актерством, каким природа, подобно заботливой матери, щедро наделила ее. Королева слушала.
«Слушает», – отметила Жанна.
И, введенная в заблуждение своей испорченной натурой, графиня даже не заметила, что королева слушает ее только из великодушия, так как при дворе никто никогда не скажет доброго слова о том, к кому дурно относится монарх.
Это нарушение всех традиций, отступление от обычаев дворца весьма понравилось и чуть ли не обрадовало королеву.
Мария Антуанетта увидела сердце там, куда Господь вложил лишь сухую жаждущую губку.
Беседа продолжалась при благожелательном внимании королевы. Жанна была как на иголках и чувствовала себя все более и более неловко: она не видела возможности уйти, не получив на это позволения, хотя еще совсем недавно так отлично сыграла роль случайной посетительницы, попросившей разрешения удалиться; вдруг в соседней комнате раздался молодой жизнерадостный голос.
– Граф д'Артуа! – сказала королева.
Андреа тут же встала. Жанна собралась уходить, но принц так стремительно ворвался в кабинет королевы, что уйти оказалось просто невозможно. Тем не менее г-жа де Ламотт разыграла то, что на театре именуется ложным уходом.
Увидев красивую даму, принц остановился и поклонился ей.
– Графиня де Ламотт! – представила ему королева Жанну.
– Очень рад! – промолвил граф. – Только, графиня, вы не должны из-за меня уходить.
Королева сделала знак Андреа, и та удержала Жанну. Этот знак означал: «Я должна была щедро отблагодарить госпожу де Ламотт, но не успела, так что мы еще к этому вернемся».