Ожерелье королевы
Шрифт:
Услышав эпитет «благородный», которым столь щедро наградил себя Босир, голубое домино расхохоталось и, похлопав его по плечу, объяснило:
– Можете спать спокойно: посылая вас в академию, я делаю вам подарок примерно в сто тысяч ливров. Не пойди вы по заведенному вами обычаю сегодня вечером, вас исключили бы при дележе, тогда как, отправившись…
– Ладно, была не была, – пробормотал Босир. И, вместо поклона изобразив пируэт, удалился.
Голубое домино тут же завладело рукой мадемуазель Оливы, благодаря уходу Босира
– Ну, вот мы и вдвоем, – сказала она. – Я позволила вам привести в замешательство беднягу Босира, но предупреждаю: меня сбить с толку не удастся, я вас уже знаю. И если вы хотите продолжать беседы, найдите что-нибудь поинтереснее, иначе…
– Я не знаю ничего интереснее, чем ваша история, милая мадемуазель Николь, – проговорил незнакомец и пожал округлую ручку молодой женщины, которая, услышав слова, что прошептал ей в ухо собеседник, испустила сдавленный крик.
Однако она тут же пришла в себя, как человек, не привыкший к тому, чтобы его заставали врасплох.
– Боже! Что за имя вы произнесли? – удивилась она. – Николь! Вы имеете в виду меня? Не хотите ли вы, случаем, называть меня этим именем? В таком разе вы потерпите кораблекрушение, едва выйдя из порта, сядете на первую же мель. Меня зовут иначе.
– Теперь да, я знаю, теперь вас зовут Олива. Николь слишком уж отдавала провинцией. Я понимаю, в вас заключены две женщины – Олива и Николь. Потом мы поговорим об Оливе, но сначала – о Николь. Неужели вы забыли то время, когда отзывались на это имя? Думаю, нет. Ах, дитя мое, раз вы девочкой носили это имя, оно навсегда останется с вами, хотя бы в глубине сердца – какое бы другое имя вам ни пришлось взять, чтобы заставить всех позабыть первое. Бедная Олива! Счастливица Николь!
В этот миг гурьба масок, словно волною, захлестнула прогуливавшихся бок о бок собеседников, и Николь, то бишь Олива, была вынуждена теснее прижаться к спутнику.
– Видите эту пеструю толпу? – заговорил он. – Видите этих людей, которые наклоняют свои капюшоны поближе друг к другу, чтобы жадно впитывать слова ухаживания или любви? Видите эти группы, которые сходятся и расходятся – одни со смехом, другие с упреками? Все они знают, наверное, столько же имен, что и вы, и я удивил бы многих из них, назвав им имена, которые они тут же вспомнят, хотя считали их позабытыми.
– Вы сказали: «Бедная Олива»?
– Да.
– Значит, вы считаете, что я несчастлива?
– Трудно быть счастливой рядом с таким человеком, как Босир.
Олива вздохнула.
– Так оно и есть! – призналась она.
– И все же вы его любите?
– В разумных пределах.
– Если нет, то лучше бросьте его.
– Не брошу.
– Почему?
– Потому что я не успею его бросить, как уже буду жалеть.
– Будете жалеть?
– Боюсь, что да.
– Стоит ли жалеть пьяницу, игрока, человека, который вас бьет, мошенника, которого когда-нибудь колесуют на
– Вы, наверное, не поняли, что я имела в виду.
– Ну, объясните.
– Я буду жалеть, что никто не создает вокруг меня шум.
– Я должен был догадаться. Вот что значит провести молодость с молчаливыми людьми.
– Вы знаете, как прошла моя молодость?
Очень хорошо.
– Ах, сударь мой, – воскликнула Олива и рассмеялась, недоверчиво качая головой.
– Вы сомневаетесь?
– Не сомневаюсь – уверена.
– Тогда поговорим о вашей молодости, мадемуазель Николь.
– Поговорим, только предупреждаю, что отвечать я не буду.
– О, в этом нет необходимости.
– Итак, я жду.
Я не буду говорить о детстве, которое не в счет, а начну с вашей юности, с того момента, когда вы заметили, что Господь дал вам сердце для того, чтобы любить.
– Чтобы кого любить?
– Чтобы любить Жильбера.
При этом слове, этом имени по жилам молодой женщины пробежала дрожь, не ускользнувшая от внимания голубого домино.
– Боже, откуда вы знаете? – пролепетала она.
Внезапно она остановилась, и сквозь прорези маски незнакомец увидел устремленный на него полный волнения взгляд.
Но голубое домино промолчало.
Олива, то бишь Николь, вздохнула.
– Ах, сударь, – проговорила она, не стремясь более к сопротивлению, – вы произнесли имя, с которым у меня связано столько воспоминаний! Так вы знаете Жильбера?
– Знаю, раз говорю о нем.
– Увы!
– Клянусь честью, очаровательный мальчик! Вы его любили?
– Он был красив… Нет, не так… Это я считала его красивым. Он был умен и ровня мне по рождению… Нет, я ошиблась. Ровня – нет, никогда. Когда Жильбер того хотел, никакая женщина не была ему ровней.
– Даже…
– Даже кто?
– Даже мадемуазель де Та…?
– О, я знаю, кого вы имеете в виду, – перебила Николь – Как вижу, вы хорошо осведомлены, сударь! Да, в своей любви он метил выше бедной Николь.
– Но я не договорил.
– Да, да, вам известны страшные тайны, сударь, – задрожав, сказала Олива. – Теперь…
Она посмотрела на незнакомца, словно могла видеть выражение его лица сквозь маску.
– Что же с ним стало теперь? – спросила Олива.
– Я думаю, вам это известно лучше, чем кому бы то было.
– Господи, почему?
– Потому что если вы проследовали с Таверне до Парижа, то должны были проследовать и дальше – из Парижа до Трианона.
– Вы правы, но это было так давно, а я говорю не об этом. Я говорю, что с тех пор, как я сбежала, а он исчез, прошло целых десять лет. За это время столько могло пройти!
Голубое домино хранило молчание.
– Прошу вас, – настаивала, почти умоляла Николь. – Скажите, что стало с Жильбером? Молчите? Отворачиваетесь? Должно быть, эти воспоминания вам неприятны, они вас печалят?