Ожерелье королевы

Дюма-отец Александр

В сущности, незнакомец не отвернулся, а лишь опустил голову, словно тяжесть воспоминаний была для него слишком велика.

– Раз Жильбер любил мадемуазель де Таверне… – снова начала Олива.

– Не называйте имена так громко, – ответило голубое домино. – Разве вы не заметили, что я вообще обхожусь без имен?

– Он был так влюблен, – продолжала со вздохом Олива, – что в Трианоне каждое дерево знало о его любви.

– Что же, вы его больше не любите?

– Напротив, еще сильнее, чем

раньше, и эта любовь меня погубила. Я красива, горда, могу, если захочу, быть дерзкой. Я готова дать голову на отсечение, только бы победить эту любовь, только бы не говорили, что я покорилась.

– А вы – не робкого десятка, Николь.

– Да, была когда-то, – вздохнув, ответила молодая женщина.

– Этот разговор вас печалит?

– Напротив, мне приятно вернуться к годам своей молодости. Жизнь у меня похожа на реку, бурную реку с чистыми истоками. Продолжайте, не обращайте внимания на случайный вздох, который вырвался у меня из груди.

– О вас, о Жильбере и еще об одной особе, – промолвило голубое домино, и легкое колыхание маски выдало расцветшую под нею улыбку, – я знаю все, мое бедное дитя, все, что вы могли бы знать и сами.

– Тогда скажите, – воскликнула Олива, – почему Жильбер сбежал из Трианона? Если вы мне это скажете…

– То вы будете убеждены в чем-то? Так вот: я вам этого не скажу, а вы будете убеждены еще сильнее.

– Как так?

– Спросив у меня, почему Жильбер покинул Трианон, вы не хотели найти в моем ответе подтверждение истины, вам лишь нужно было услышать кое-что, чего вы не знаете, но хотите узнать.

– Это верно.

Внезапно Николь вздрогнула еще сильнее, чем прежде, и судорожно схватила незнакомца за руки.

– Боже мой! Боже! – воскликнула она.

– Что случилось?

Но Николь, казалось, уже отбросила мысль, вызвавшую у нее эту вспышку.

– Ничего.

– Вот и ладно. Однако вы хотели меня о чем-то спросить?

– Да. Скажите откровенно: что стало с Жильбером?

– А разве до вас не доходили слухи о его смерти?

– Доходили, но…

– Никаких «но». Он умер.

– Умер? – с сомнением переспросила Николь. Затем она снова вздрогнула и попросила:

– Умоляю, сударь, сделайте мне одолжение!

– Хоть два, хоть десять – сколько захотите, милая Николь.

– Я видела вас у себя дома два часа назад, не так ли? Ведь это были вы?

– Разумеется.

– Два часа назад вы от меня не прятались.

– Конечно, нет. И даже напротив, мне хотелось, чтобы получше меня разглядели.

– Ох, ну что я за дура! Так долго смотреть на вас! Дура, глупая женщина! Женщина – и этим все сказано, как говорил Жильбер.

– Ну полно, полно, оставьте в покое свои чудесные волосы. Пощадите их!

– Нет, я хочу наказать себя за то,

что смотрела на вас и не видела.

– Не понимаю.

– Знаете, о чем я хочу вас попросить?

– Попросите.

– Снимите маску.

– Здесь? Это невозможно.

– О нет, вы боитесь не чужих взглядов, а моего. Здесь за колонной, в тени галереи, вас никто, кроме меня, не видит.

– Почему же тогда, по-вашему, я отказываюсь?

– Вы боитесь, что я вас узнаю.

– Меня?

– И закричу: «Это вы, Жильбер!»

– Да, насчет глупой женщины – это вы правильно заметили.

– Снимите маску.

– Ладно, но при одном условии.

– Заранее согласна.

– Я хочу, чтобы и вы сняли маску.

– Сниму. А если нет, вы сами ее сорвете.

Голубое домино не пришлось долго упрашивать: зайдя в темный уголок, указанный молодой женщиной, незнакомец снял маску и повернулся к Оливе, которая с минуту пожирала его взглядом.

– Увы, нет! – воскликнула она, топнув ногой и царапая ладони ногтями. – Увы! Это не Жильбер!

– Кто же я в таком случае?

– Какая разница, главное, вы – не Жильбер.

– А если бы перед вами оказался Жильбер? – спросил незнакомец, вновь надевая маску.

– О, если бы это оказался Жильбер! – страстно воскликнула молодая женщина.

– Что было бы тогда?

– Если бы он сказал мне: «Николь, вспомни Таверне-Мезон-Руж…» О, тогда…

– Ну-ну?

– Тогда Босир исчез бы, понимаете?

– Но я же сказал вам, милое дитя, что Жильбер умер.

– Что ж, быть может, оно и к лучшему, – вздохнула Олива.

– Да, при всей вашей красоте Жильбер бы вас не полюбил.

– Вы хотите сказать, что он меня презирал?

– Нет, скорее боялся.

– Возможно. Он был в моей власти и знал, что я могу нагнать на него страху.

– Значит, говорите, это к лучшему – что Жильбер умер?

– Зачем повторять мои слова? Слышать их от вас мне неприятно. Скажите, почему его смерть к лучшему?

– Потому что сегодня, моя милая Олива – вы заметили, я не сказал «Николь», – потому что сегодня у вас есть надежда на счастливое, обеспеченное, блестящее будущее.

– Вы так думаете?

– Да, если вы готовы пойти на все, чтобы достичь обещанной мною цели.

– Об этом не беспокойтесь.

– Только не нужно вздыхать, как вы делали только что.

– Ладно. Я вздыхала по Жильберу, а так как он умер и его больше нет, то я и вздыхать перестану.

– Жильбер был молод и обладал всеми достоинствами и недостатками, присущими молодости. Сегодня…

– Сегодня Жильбер так же молод, как десять лет назад.

– Вы не правы, он же мертв.

– Правильно, мертв, но такие, как Жильбер, не стареют, они умирают.