Падший ангел
Шрифт:
Слова — невнятная труха.
Твои слова — берут за горло,
мои — берут за потроха!
Слова с подвохом, с подковыркой...
Слова — как бы напрасный труд.
Одни слова — берут за шкирку,
другие — за душу берут.
Слова любви, сердечной муки.
Слова — зеленая трава...
Но те и эти —
то бишь — слова, слова, слова...
«СВОБОДА ЛИЧНОСТИ»
За что любил тебя, «свобода»?
За пыл разнузданный внутри?
За строчки, дьяволу в угоду?
За пьяных улиц фонари?
Да и была ли ты, химера?!
Свобода — в горней высоте.
Не там, где сердце жаждет веры,
а чуть повыше — на кресте!
Прощай, обман. Изыди в люди.
А от меня — сокройся с глаз.
Во мне — тюрьма. Я сам, по сути,
себя — не спас.
СЕРЫЙ АВТОБУС
Этот маленький серый автобус,
где сидят невеселые люди, —
в нем отвозят холодные гробы:
это — вроде посуда в посуде
или тара, застрявшая в таре,
черный тартар — в наземном кошмаре.
В тех гробах — невеселые трупы,
колыхаясь, стремятся к покою.
И стучат их ненужные зубы
друг о друга — с посмертной тоскою...
Ну, а маленький серый автобус
огибает вертящийся глобус.
И не все ли равно, как ты едешь:
в колымаге, в гробу, на земшаре,
и — что делаешь: думаешь, бредишь,
пребывая в кошмаре иль в таре...
Безразлично незнавшему Бога —
что несет ему тайна Итога.
ззз
ПОКАЯННАЯ ГОЛОВУШКА
За городом — лужи, месиво,
за воротом — сыро, весело!
На стеклышках — морось нудная,
а солнышко — где ты, чудное?
Все видится невозвратное:
кормилица — мать опрятная,
и девушка в лунном трепете,
и дедушка в смертном лепете,
военная ширь пожарища,
смятенная тень товарища...
Видения — неизгладимые...
Все — по сердцу, все — родимое!
Соловушка... Даль туманная...
Головушка покаянная!..
* * *
И слаще горьких мыслей — нет!
Уходит жизнь. Пришел рассвет,
как вызволенье из могилы!
О, Царь небесный, дай мне силы —
себя в блужданьях
себя как мрак, себя как ночь,
дабы в груди возжегся свет!
Но... слаще горьких мыслей — нет.
одиножды один
Профессор кислых щей, пижон или кретин,
Христос иль Магомет — ах, кто ни умножай,
одиножды один — получится один.
Но и о д н о зерно пророчит урожай!
Мы все по одному — и раб, и господин.
Всяк сущий — одинок, и гроб —всему итог.
Одиножды один — ив Греции о д и н.
Один — и Люцифер, и всемогущий Бог.
И ты, мой антипод, доживший до седин,
меня не обличай, учти: я — твой двойник.
Одиножды один останется один...
Но — от любви одной весь этот мир возник!
* * *
Свет идет от огня.
Вот средь белого дня —
холм, а на нем — обитель.
Не покидай меня,
не отвернись от меня,
ангел-хранитель.
Я войду во врата:
поклон вам земной, места —
места святые.
Дайте, ради Христа,
огня мне: душа пуста,
глаза на мне пустые.
В трапезной — хлеб да соль.
Господней молитвы боль —
песнь неземная.
...Вновь дорожкою — вдоль...
Мила мне моя юдоль,
земля мне мила родная.
ЗАБЫТЫЙ КРЕСТ
Обнаружился он не в кумирне,
где склоняются Божьи рабы,
а в старинной московской квартире,
в ванной комнате — возле трубы.
Приходили друзья и соседи,
мыли руки, справляли нужду.
И никто этот крест не заметил,
хоть висел он у всех на виду.
Но однажды с оказией дивной
этот крест мне вернули друзья.
Года три в обстановке интимной
провисел он во тьме бытия.
Он вернулся ко мне... А другие
не вернулись. Хмельной вертопрах —
их оставил в житейской стихии
сиротеть на залетных ветрах.
Жил неряшливо, пыльно, дебильно,