Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

Фляйшхауэр Ингеборг

После многочисленных публикаций в журналах Прибалтики [78] впервые русский текст немецкого альтерната попал в центральную пе­чать (в связи с положительным ответом на вопрос о подлинности) благодаря стараниям московского историка и публициста Льва Безыменского [79] . Лед, таким образом, был окончательно сломлен. Срочно созданная по предложению депутата из Эстонии ЭЛипмаа, вы­двинутому 1 июня 1989 г. [80] , Комиссия Съезда народных депутатов СССР по политической и правовой оценке советско-германского дого­вора о ненападении 1939 г. [81] принялась за сложную работу по установ­лению общего характера этого пакта. Страстные речи некоторых преимущественно прибалтийских депутатов, требовавших критиче­ского анализа документов и заявлявших о недействительности секрет­ного дополнительного протокола [82] , определял содержание и темп работы комиссии. Председатель комиссии Александр Яковлев в своем интервью газете «Правда» от 18 августа 1989 г. [83]

сделал подробный предварительный отчет о результатах работы.

78

«Tiesa», 20.XII. 1988; Альманах. Вестник литовского движения за перестройку «Саюдис», 1988.

79

Безыменский. Альтернативы..., с. 35.

80

«Правда», 2 июня 1989.

81

«Правда», 3 июня 1989.

82

См. выступления А. Бразаускаса и X. Тооме 31 мая 1989 г. («Правда», 2 июня 1989 г.), В. Ландсбергиса 1 июня («Правда», 4 июня 1989 г.), Петерса 2 июня («Правда», 5 июня 1989 г.) и В. Ярового 6 июня («Правда», 7 июня 1989 г.).

83

«Правда», 18 августа 1989 г.

В декабре 1989 г. комиссия Яковлева представила второму Съезду народных Депутатов СССР свой заключительный отчет. К отчету прилагался документ из личного архива Молотова, датированный ап­релем 1946 г., который подтверждает, что советский оригинал секрет­ного дополнительного протокола от 23 августа 1939 г. в момент его подписания имелся. Текст приложенной к документу копии русского оригинала идентичен тексту, хранящемуся в политическом архиве министерства иностранных дел в Бонне. На этом основании 24 декаб­ря 1989 г. Съезд народных депутатов принял постановление, которое на основе графологической, фототехнической и лексической экспер­тизы подтверждает факт существования протокола. Утвержденное Председателем Президиума Верховного Совета СССР М.Горбачевым, оно констатирует, что этот и последующие секретные протоколы яви­лись отходом от ленинских принципов советской внешней политики, и признает их юридически несостоятельными и недействительными с момента подписания. Таким образом Советское правительство осво­бодилось от рокового наследия.

Во всех этих публикациях, за исключением последних работ Вячеслава Дашичева, разделяющего традиционные взгляды немец­ких историков, инициатива Гитлера под сомнение не берется. Вместе с тем предметом все более критической оценки становится вопрос о соучастии Сталина, выразившемся в принятии германских предложений. Так, В.Дашичев вновь подчеркивает, что, хотя Гит­лер и «обвел Сталина вокруг пальца», в то же время пакт несет на себе «особую печать личности Сталина», по-своему способствовав­шего в определенные моменты процессу сближения [84] . Рассуждая подобным образом, представители реформистского направления в дебатах советских историков близко подходят к третьей концепции обстоятельств возникновения договора.

84

W. Daschitschew. Der Pakt der beiden Banditen. — «Rheinischer Merkur», 21. April 1989; «Stalin hat den Krieg gewollt». — «Rheinischer Merkur», 18. April 1989.

III тезис: Сталин и Гитлер шли навстречу друг другу

За неимением исчерпывающих первоисточников осторожные ис­следователи интересующих нас процессов прежде при освещении гер­мано-советского сближения предпочитали ограничиваться главным образом феноменологическим описанием внешних событий и разбо­ром содержания известных документов. Оставив в стороне неизвест­ные решения Гитлера или Сталина относительно установления того или иного контакта, они сформулировали свой тезис следующим об­разом: Сталин и Гитлер постепенно и осторожно продвигались на­встречу друг другу.

Такого прагматического подхода придерживалась во многом серь­езная историческая литература Запада начала 50-х годов, возникшая в пылу первых исследований и переработки военных архивов, и особенно германских внешнеполитических документов. Так, Макс Белофф [85] ис­ходил из того, что оба тирана имели одинаковые намерения и потому похожими средствами стремились достичь одинаковых целей. По мне­нию Уильяма Л. Лангера и С. Эверетта Глисона [86] , инициатива к перего­ворам по экономическим проблемам исходила в большей степени от германской, а по проблемам политическим — от советской стороны. В не превзойденном до сих пор исследовании «Германия и Советский Со­юз. 1939— 1941» [87] Герхард Л.Вайнберг тонко обрисовал тот путь, по которому обе стороны последовательными осторожными и тщательно скрывавшимися от мировой общественности шагами двигались на­встречу друг другу.

85

Max Beioff. The Foreign Policy of Soviet Russia. London/New York/Toronto, 1952, T. 2, p. 250.

86

William L. Langer, S. Everett Gleason. The Challenge to Isolation, 1937-1940. New York, 1952, p. 106, 111.

87

GerhardL. Weinberg. Germany and the Soviet Union 1939-1941. Leiden, 1971.

Отчасти этот же самый тезис отстаивал — правда, с меньшей мето­дологической осмотрительностью и часто с эмоционально-некритиче­ским восприятием текста — в своей франкфуртской диссертации (1980) Рейнхольд Вебер [88] , указавший, что за «советскими авансами Германии» в мае 1939 г. последовала решающая «германская инициа­тива» в июле того же года.

Данный тезис ограничивается в основном

изложением содержа­ния подтвержденных германскими дипломатическими документами встреч и контактов германской и советской сторон, что сближает его с четвертой концепцией. Сторонники следующего тезиса в своих иссле­дованиях опираются только на фактические свидетельства. Они стре­мятся не столько к обширным, сколько к точным выводам. Поэтому их аргументацию трудно опровергнуть. Решения Гитлера и Сталина интересуют этих ученых лишь постольку, поскольку они находят отра­жения в определенных демаршах. Данная группа исследователей рас­сматривает каждый случай установления контакта с учетом точек зрения и интересов тех главным образом дипломатических работни­ков, которые являлись непосредственными участниками событий и сообщали о них. В обстановке взаимного соперничества дипломатиче­ским службам двух враждебных тоталитарных систем приходилось действовать в основном тайно, и поэтому потомкам, изучающим их де­ятельность, досталась довольно трудная задача. Густав Хильгер, непос­редственно наблюдавший данный процесс еще с момента его зарождения, считал эту задачу неразрешимой. В «возобновлении сбли­жения Германии и Советского Союза...» он видел «результат взаимных уступок, при которых нельзя совершенно точно определить ни размеры дипломатических усилий каждой из сторон, ни конкретный момент, когда та или иная сторона окончательно решила прийти к соглаше­нию» [89] .

88

Reinhold W. Weber. Die Entstehung des Hitler-Stalin-Paktes 1939. Frankfurt a. M., 1980, S. 139ff., 223ff.

89

Hilger. Wir, S. 274.

С подобным скепсисом историки, конечно же, не могли примирить­ся. Так, Георг фон Раух в своей «Истории большевистской России» [90] нарисовал — правда, лишь для периода, начинавшегося последними днями мая 1939 г., — схематическую «картину постепенного встречно­го движения германской и советской дипломатии... осторожных по­исков и зондажа поначалу чиновниками низкого ранга, доверительных бесед и намеков, которые в конце концов вылились в официальные пе­реговоры ответственных политиков, закончившиеся принятием в авгу­сте того же года окончательного решения».

90

Georg von Rauch. Geschichte des bolschewistischen Russland. Wiesbaden, 1955, S. 369f.

Дипломатии в этих рассуждениях приписывается более активная роль, чем та, которая ей обычно присуща в области внешней политики в период расцвета диктаторского тоталитаризма [91] . Подобная точка зре­ния занимает видное место в многочисленных, уже упоминавшихся здесь исследованиях предыстории и процесса возникновения пакта Гитлера — Сталина. Но лишь немногие историки пока по достоинству оценили мнение участников тех событий, которые отстаивают четвер­тый тезис, согласно которому инициатива исходила от германской дип­ломатии.

91

Не случайно Г. А. Якобсен свои исследования национал-социали­стской внешней политики (Нans-Adolf Jacobsen. Nationalsozialistische Aussenpolitik 1933-1938, Frakfurt a. M./Berlin, 1968) довел только до 1938 г., после которого произошло серьезное перетряхивание кадров министерства иностранных дел, приспособление этого ведомства к фа­шистской идеологии, полное подчинение внешней политики решениям «фюрера» и, следовательно, наблюдалось увеличение трудностей при выполнении дипломатами своих служебных обязанностей.

IV тезис: инициатива исходила от германской дипломатии

Д.К.Уатт в своих систематических анализах счел необходимым провести различие между «теми, кто проявлял инициативу, и теми, кто принимал решения» [92] . Непосредственные свидетели, а также ис­следователи тех событий неоднократно указывали на большую рабо­ту, выполненную германской дипломатией в России при подготовке пакта о ненападении. Из сотрудников германского посольства в Мо­скве прежде всего Густав Хильгер [93] подчеркнул активную роль ориентировавшихся на Россию сил отдела экономической политики ми­нистерства иностранных дел (Виль, Шнурре), а также посла графа фон Шуленбурга. Кроме того, Хильгер и Ганс Херварт фон Биттенфельд [94] описали первые шаги посла и его сотрудников к германо-советскому сближению.

92

Watt. Initiation, р. 153.

93

Hilger. Wir, S. 270ff., 274ff.

94

Hans von Herwarth. Zwischen Hitler und Stalin. Erlebte Zeitgeschichte 1931-1945. Frankfurt a. M./Berlin, 1982, S. 162.

Давний знакомый Шуленбурга министр иностранных дел Румы­нии Григоре Гафенку, занимавший этот пост с ноября 1938 г., а в июне 1940 г. назначенный послом в Москву, в 1944 г. в швейцарской эми­грации, характеризуя германского дипломата, заявил, «что он обла­дал качествами, отличными от тех, которые Вильгельмштрассе требовала от своих послов». В первые четыре года его деятельности, во время которых Шуленбургу пришлось представлять в Москве враж­дебное агрессивное государство, он постоянно проявлял «неисчерпа­емое терпение. Он ждал своего часа...». Договор о ненападении — при подобных обстоятельствах «чудо... которому он способствовал более, чем кто-либо» [95] — ознаменовал собою кульминационный пункт его активной дипломатии мира.

95

Grigoire Gafencu. Prdliminaires de la Guerre "a PEst. De PAccord de Moscou aux Hostilitds en Russie. Fribourg, 1944, p. 117.