Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

Фляйшхауэр Ингеборг

Лишь одно пожелание в рамках этой темы переговоров Сталин, как кажется, высказал вопреки ожиданиям — недостаточно настойчиво — пожелание относительно Виленского коридора, то есть южной части Литвы, в отношении которой Ворошилов во время переговоров с запад­ными миссиями тоже требовал, хотя и менее энергично, чем применительно к соответствующим территориям Польши и Румынии, права на проход советских войск. Проход по Виленскому коридору значительно сокращал путь дивизиям Красной Армии, которые должны были в слу­чае войны продвигаться из Центральной России или Белоруссии в на­правлении Восточной Пруссии, и тем самым играл важную роль в системе советской обороны на северном фланге.

Гитлер во время переговоров относительно пакта о ненападении претендовал на включение всей Литвы в сферу германских интересов и не был готов уступить южную ее оконечность. Причины германской заинтересованности в районе Вильно, так называемом литовском вы­ступе, предположительно тоже были стратегического свойства [1248] . С одной стороны, Гитлер мог взять Польшу в клещи, атакуя ее из Литвы и уже находившейся в немецких руках Мемельской области, то есть с во­стока, а с другой — он не исключал возможности перенесения военных действий и в прибалтийский регион. В этом случае Литва была бы пер­вой жертвой.

1248

ADAP, D, VIII, Nr. 36, S. 27. Официальное объяснение перма­нентной заинтересованности германской стороны в так называемом Виленском коридоре (или, как его еще именовали, Мариампольском треугольнике) сводилось в период действия пакта к тому, что данный район должен был служить прикрытием для охотничьего угодья в Роминтернер Хайде. Тем, кто вел переговоры

с немецкой стороны, было лишь директивно предписано, что указанная полоса литовской терри­тории «непременно должна остаться в немецких руках». От этого пред­писания «у нас голова кругом шла, ибо в указанном районе не водилось никаких оленей!» (сообщение д-ра Шнурре автору книги).

О лицемерном характере ведения переговоров немецкой стороной свидетельствует то, что район Вильно в статье 1 секретного дополни­тельного протокола был отнесен к сфере интересов Литвы.

В действительности Гитлер, желая сохранить себе весь свой литов­ский тыл для военной кампании против Польши, не хотел раскрывать вынашиваемые планы. Для их маскировки Риббентроп как раз и апел­лировал к химерическим «интересам» самой Литвы, которую никто, однако, не удосужился спросить об этом. За кажущимся признанием литовских интересов — в 1920 г. Литва была вынуждена отдать Польше свою историческую столицу — скрывалась, с одной стороны, возмож­ность обострить литовско-польские противоречия, с другой — вся Лит­ва, за исключением приграничных восточнопольских областей, переходила поначалу к сфере интересов Германии. Германия же, как показала бесцеремонность, с которой она провела переговоры по вопро­су о Мемельской области, была мало склонна считаться с интересами Литвы. Отдельные обстоятельства позволяют заключить, что Риббент­роп просто хотел использовать Литву в качестве пособника: так, 9 сен­тября он дал указание сообщить литовскому правительству, что «Литве необходимо срочно овладеть Вильно» [1249] . Так же бесцеремонно Литва была затем включена в сферу интересов СССР, а договор о границе и дружбе от 28 сентября 1939 г. окончательно утвердил это.

1249

Риббентроп передал это литовскому посланнику Скирпе через П. Клейста (ADAP, VIII, I, Nr. 41, S. 31).

Этот факт был способен посеять в восприятии советского руковод­ства еще большую неясность относительно понятия «сфера интересов», чем она существовала до сих пор. Он должен был и дальше держать Ста­лина в неопределенности относительно германских намерений в Литве, особенно в ее стратегически важном южном выступе. Лишь после того, как германская военная кампания против Польши завершилась и при этом дело не дошло до перенесения военных действий вермахта на тер­риторию Литвы, Сталин позволил себе распорядиться, чтобы Красная Армия при своем вступлении широким фронтом в Восточную Польшу (начиная с 17 сентября) временно заняла стратегически важные рай­оны Южной Литвы. Тем самым он осмелился также засвидетельствовать таким путем неотъемлемое практическое значение этого коридора для крупных перемещений войск с востока на запад. Тем самым совет­ский Генеральный штаб задним числом на практике подтвердил военный смысл требования, отстаивавшегося маршалом Ворошиловым на военных переговорах в Москве.

На переговорах, состоявшихся в Москве 28 сентября 1939 г., вслед за ликвидацией Польши, и завершившихся подписанием в тот же день договора о границе и дружбе, Сталин, как и следовало ожидать, выдви­нул вопрос о включении Литвы в сферу советских интересов, предло­жив взамен часть Центральной и Восточной Польши. Риббентроп по согласованию с Гитлером тут же согласился удовлетворить это пожела­ние [1250] . К тому времени Литва выполнила свою роль фактора изоляции Польши с востока, и у германской стороны на тот момент не было наме­рения настаивать на заинтересованности в ней: она могла быть (вре­менно) уступлена Советскому Союзу. Но и при этой переуступке поначалу остался неохваченным район южнее Вильно. Указанную территорию Советское правительство благополучно приобрело лишь год спустя путем покупки. Оно заполучило ее — и это еще одно подтверж­дение растущей стратегической заинтересованности советской сторо­ны в Виленском коридоре — в результате подписания 10 января 1941 г. секретного протокола к германо-советскому пакту, где был зафиксиро­ван беспрецедентный факт покупки указанной полосы литовской тер­ритории за 31,5 миллиона золотых марок» Тем самым оно примерно за полгода до германского нападения на СССР твердо держало в своих ру­ках все те прибалтийские территории, на временном военном использо­вании которых в случае германского нападения оно тщетно настаивало во время переговоров с западными державами [1251] .

1250

Не в пример пакту о ненападении от 23 августа 1939 г. о первом раунде переговоров относительно договора о границе и дружбе от 28 сентября того же года имеется отчет рейхсминистра иностранных дел, доставленный из Москвы в резиденцию Гитлера статс-секретарем германского МИДа. В своем отчете Риббентроп просил фюрера принять решение по вопросу о возможном включении Литвы в сферу интересов Советского Союза. Документ этот дает представление о характере пе­реговоров и потому заслуживает специального рассмотрения. Следует, однако, иметь в виду, что эта вторая встреча Риббентропа со Сталиным и Молотовым проходила уже под знаком успешного «боевого содруже­ства» при разгроме Польши. Главной темой этих переговоров была дальнейшая судьба побежденной Польши. При этом вырисовались две возможности: «1. Все остается (sic!) на согласованных рубежах по ре­кам Писса, Нарев, Висла, Сан; Литва, согласно московскому протоко­лу, и далее остается в составе сферы германских интересов. 2. Мы передаем Литву в сферу русских интересов и взамен получаем про­странство восточнее Вислы... Далее... Сувалкский выступ... Какой ва­риант желателен для нас — первый или второй, решить затруднительно. В пользу первою говорит, на мой взгляд, то, что переход Литвы в наши руки позволит расширить зону немецкого заселения в северо-восточном направлении». Это ясное указание на то, что, по немецким пред­ставлениям, включение в «сферу влияния или интересов» Германии и применительно к Прибалтике означало аннексию и ломку соответству­ющих структур. Риббентроп попросил Гитлера сообщить по телефону свое мнение о том, какое предложение он предпочитает, поскольку «от­сюда невозможно в полной мере обозреть все подробности, а также во­енные и прочие подходы» (ADAP, D, VIII, Nr. 152, S. 123ff.).

Как подтверждает последующая дипломатическая переписка меж­ду статс-секретарем (по поручению Гейдриха) и Риббентропом (она осуществлялась через германское посольство в Москве), не было ни ма­лейшего сомнения на тот счет, что «в случае вступления русских войск в Эстонию» могли возникнуть ситуации анархистского характера и в высокой степени оказаться поставленными под угрозу человеческие жизни и имущество (ADAP, D, VIII, Nr. 153-156, S. 125-127). То же са­мое ожидалось в случае передачи Советскому Союзу Литвы, что было закреплено в одном из трех не подлежавших опубликованию дополни­тельных протоколов к договору от 28 сентября 1939 г. (ADAP, D, VIII, Nr. 159, S. 129). Этот протокол зафиксировал следующее «согласие» полномочных представителей обоих правительств — Риббентропа и Мо­лотова:

«Подписанный 23 августа 1939 г. секретный дополнительный про­токол изменяется в своем п. I в том смысле, что территория литовского государства переходит в сферу интересов СССР...» А в конце была за­писана фраза: «Поскольку Правительство СССР для соблюдения своих интересов будет принимать на литовской территории особые меры, то с целью естественного и простого проведения границы нынешняя германо-литовская граница уточняется в том смысле, что литовская террито­рия, расположенная юго-западнее ... намеченной линии, отходит к Германии». Тем самым немецкая сторона приглашала Советский Союз оккупировать всю Литву, за исключением Виленского коридора.

1251

Германо-советский секретный протокол, Москва, 10 января 1941 г. (ADAP, D, XI.2, Nr. 638, S. 889f.) В статье 1 этого секретного со­глашения имперское правительство заявило о своем отказе от «притязания на ту часть литовской территории, которая упомянута в секретном дополнительном протоколе от 28 сентября 1939 г—» В статье 2 Советское правительство заявило о своей готовности «компен­сировать германскому имперскому правительству упомянутую в пунк­те 1 настоящего протокола область путем выплаты Германии 7,5 млн. долларов, то есть 31 млн. 500 тыс. рейхсмарок».

Статья 2 секретного дополнительного протокола от 23 августа 1939 г. предписывала четвертый раздел Польши. Она определяла:

«В случае территориально-политического переустройства

обла­стей, входящих в состав Польского государства, граница сфер интере­сов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Вислы и Сана.

Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохране­ние независимого Польского государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение даль­нейшего политического развития.

Во всяком случае, оба правительства будут решать этот вопрос в по­рядке дружественного обоюдного согласия». Тем самым секретный про­токол, как видно было даже невооруженным глазом, заключал в себе «полную трансформацию польской судьбы» [1252] .

Линия раздела, которая была проведена по территории Польши вдоль рек (Писса [1253] ), Нарев, Висла и Сан, не повторяла линии Керзо­на, проходившей восточнее, и не учитывала западной границы Россий­ской империи. Она не имела политического и исторического обоснования, а была продиктована исключительно военными сообра­жениями. При этом отошедшая к сфере интересов СССР часть Польши германской стороной точно определена не была. Наряду с Восточной Польшей она охватывала также районы центральнопольского Варшав­ского воеводства: благодаря этому, по мнению Гитлера, в случае вме­шательства западных держав в конфликт на стороне Польши возрастали шансы на то, что дело дойдет до конфликтов между Россией и западными державами и Сталин неизбежно окажется втянутым в войну [1254] .

1252

Высказывание Вайцзеккера (Prozess, IV, S. 318).

1253

Упомянута дополнительно по просьбе Советского правительст­ва от 25 августа 1939 г. (ADAP, D, VII, Nr. 284, S. 247, ср. выше прим. 136) и согласие на это статс-секретаря от 27 августа 1939 г. (ADAP, D, VII, Nr. 353, S. 297).

1254

Той же цели, возможно, призвано было послужить и телеграф­ное обращение Гитлера, которое должно было дойти до Риббентропа еще во время этих переговоров, но которое он так и не получил. Соглас­но обращению, он, Гитлер, «очень приветствовал бы, если бы в рамках теперешних согласований было заявлено, что после достижения между Германией и Россией договоренности по проблемам Восточной Европы соответствующие территории можно было бы рассматривать как входя­щие исключительно в сферы интересов двух стран» (ADAP, D, VII, Nr. 206, S. 185).

Несмотря на интенсивные настояния немецкой стороны, ради кото­рых германскому послу и военному атташе пришлось неоднократно де­лать представления в Кремле, чтобы побудить Москву к предписанному в секретном протоколе «овладению» своей сферой ин­тересов [1255] , Сталин лишь две с лишним недели спустя (утром 17 сентяб­ря 1939 г.) отдал Красной Армии приказ о переходе западной границы СССР. Он предпринял этот свой шаг только после падения Варшавы, бегства польского правительства в Румынию и, следовательно, факти­ческого краха польского государства. Его медлительность требовала большого терпения от германской стороны. Причину подобных отсро­чек найти легче, чем объяснить запоздалое принятие решительных мер, — она кроется прежде всего в том, что Сталин боялся военного конфликта как с Германией, так и с западными державами.

1255

Начало этому было положено — что представляется весьма симп­томатичным, если учесть желание Гитлера втянуть СССР в войну с за­падными державами на стороне рейха, — точно 3 сентября 1939 г., в день объявления Англией и Францией войны Германии. В соответствии с указанием, полученным Шуленбургом вечером 3 сентября, посол, как свидетельствует присутствовавший при сем в качестве переводчика со­ветник посольства Хильгер, «настоятельно рекомендовал Советскому правительству сделать выводы из секретного дополнительного прото­кола и двинуть Красную Армию против находящихся в советской сфере интересов польских вооруженных сил». Согласно наблюдению Хильге­ра, Сталин, «осторожный, как всегда... не дал склонить себя к поспеш­ным действиям. 10 сентября Молотов заявил графу Шуленбургу, что Красной Армии потребуется для подготовки еще две-три недели. Но уже 16 сентября, в день, когда польское правительство покинуло стра­ну. .. Молотов сообщил, что Сталин примет посла «еще сегодня ночью» и объявит ему «день и час выступления советских войск»... 17 сентября в два часа ночи граф Шуленбург, германский военный атташе генерал Кёстринг и я были приглашены к Сталину; Сталин сообщил нам, что Красная Армия в шесть часов утра перейдет советскую границу на всем фронте от Полоцка до Каменец-Подольска, и попросил соответствую­щим образом проинформировать об этом компетентные германские военные органы. Военный атташе в смущении дал понять, что в считанные часы... невозможно своевременно поставить в известность... германские войска... Ворошилов, однако, отверг все возражения Кестринга замечанием, что немцы... легко справятся и с этой ситуацией» (Hilger. Wir, S. 294f.).

Тексты приведенных здесь высказываний, предписаний и теле­грамм см. в: ADAP, D, VII, Nr. 567, S. 450f.; ADAP, D, VIII, Nr. 2, S. 2; Nr. 5, S. 3f.; Nr. 34, S. 26f.; Nr. 37, S. 28; Nr. 39, S. 29; Nr. 46, S. 34f.; Nr. 59, S. 44; Nr. 63, S. 47; Nr. 70, S. 53f.; Nr. 78, S. 60; Nr. 80, S. 62.

При этом на первом месте в ряду предопределивших такое решение Сталина соображений стоял, по оценке германского посольства [1256] , учет возможной реакции мировой общественности. На втором месте было, надо полагать, стремление исключить всякую случайность конф­ликта с западными державами и сверх того получить возможность вы­движения убедительных оснований для вторжения в Польшу [1257] . На третьем и, конечно, не последнем месте фигурировала недостаточная готовность Красной Армии, в значительной своей части скованной на востоке, к быстрому развертыванию военных действий на западе. Это доказывает, с одной стороны, что для Сталина угроза понести — из-за взаимно не отрегулированного, противоречащего договоренностям продвижения германских войск в Польше — определенный урон в раз­мерах признанных за ним польских территорий не шла ни в какое сравнение с риском, связанным с тем, что западные державы после объявления ими войны Германии (3 сентября 1939 г.) все-таки пере­шли бы — вопреки ожиданиям — к стратегии эффективной поддержки Польши на ее территории и сочли бы неприемлемым советское военное присутствие в этой стране. Он приказал своей армии вступить в Поль­шу только после того, как подобный риск был устранен.

1256

Hilger. Wir, S. 294.

1257

Черчилль в своей речи по радио 1 октября 1939 г. приветствовал продвижение советских войск (к линии Керзона) как разумное ограж­дение СССР от нацистской угрозы (W. Churchill Der Zweite Weltkrieg. 1,2. Stuttgart, 1954, S. 63).

С другой стороны, это подтверждает, что Советское правительство и военное руководство, несмотря на соответствующие заверения не­мецкой стороны, все-таки, очевидно, не рассчитывали на столь быст­рый и сенсационный успех германского вермахта. Они чувствовали себя, как сказал Молотов в беседе с Шуленбургом, «полностью ошелом­ленными» [1258] . Как можно заключить на основании заявлений Молото­ва, Красная Армия не имела в отношении Польши не только никаких планов, основанных на наступательной стратегии, но и — даже к этому моменту — никаких эффективных планов в рамках оборонительной стратегии, которые позволили бы ей вступить на польскую территорию ранее, чем на 17-й день. Лишь после многочисленных немецких демар­шей Сталин в ночь с 16 на 17 сентября смог заявить представителям Германии о готовности Красной Армии к вступлению в Восточную Польшу. Попутно Красная Армия, вопреки зафиксированной в статье 1 секретного дополнительного протокола договоренности, вре­менно заняла литовскую столицу Вильно и прилегающий район — Ви­ленский коридор, которые, однако, в дальнейшем на основании договора о границе и дружбе от 28 сентября (снова) были уступлены Германии.

1258

10 сентября 1939 г. Молотов ответил на настояния германского посла заявлением о том, «что Советское правительство полностью оше­ломлено неожиданно быстрыми немецкими военными успехами. Крас­ная Армия, согласно нашему первому сообщению, рассчитывала на несколько недель, которые были ужаты до нескольких дней. Поэтому советские военные оказались в трудном положении...» (Шуленбург — в министерство иностранных дел. — Цит. по: ADAP, D, VIII, Nr. 46, S. 35).