Палач и Черная птичка

Уивер Бринн

Я начинаю приближаться к нему, моя рука поднимается, чтобы коснуться его плеча, но он резко выпрямляется и отступает за пределы досягаемости. Мои ноги мгновенно останавливаются. Пульс учащается вдвое.

— Ты в порядке? — снова спрашиваю я.

В его голосе нет ни доброты, ни теплоты, ни даже фамильярности, когда он говорит:

— Нет, Слоан. Я не в порядке.

У меня перехватывает горло от слов, которые я хочу сказать. Жар вспыхивает под кожей, сжигая каждый дюйм изнутри. Мой взгляд блуждает между его темными глазами, на них будто написан смертельный исход.

—

Что происходит?

— Тебе нужно вернуться домой.

— Хорошо… я возьму такси…

— Нет. В Роли. Вернись туда, где твое место.

— Я не… — внезапный прилив эмоций сдавливает горло. Горит нос. Мои глаза заливает жжение. — Я не понимаю.

Роуэн проводит рукой по волосам и отводит взгляд, делая еще один шаг назад, явно злясь, что я задерживаюсь. Я отчаянно хочу сделать шаг ближе, просто прикоснуться к нему и остановить все это, пока не рассыпалось у меня в руках, как замок из песка, унесенный морем.

— Я что-то сделала? Если да, то скажи мне. Мы можем обсудить.

Он сжимает переносицу, когда разочарованный вздох вырывается из его легких.

— Ты ничего не сделала, Слоан, просто ни хрена не получается. И мне нужно, чтобы ты ушла.

— Но… ты ведь сказал, что мы будем делать то, что делают нормальные люди. Разговаривать друг с другом. Стараться.

— Мы не «нормальные люди», Слоан. Мы не можем притворяться другими. Больше нет. Я говорил тебе об этом еще в апреле, десятого числа. Я сказал, что никогда не хотел быть таким, как все остальные.

Я качаю головой, пытаясь пробиться сквозь смятение к своим воспоминаниям.

— Я не помню…

— Десятого или тринадцатого числа. Какая разница. Я говорил тебе это в машине по дороге на торжество. Я уже тогда сказал, что ресторан — единственный смысл в моей жизни. Но даже это тут не главное. Главное то, что у нас никогда не будет. У меня не будет нормальной жизни. У тебя тоже. Мы монстры в этом мире.

Знаю, что я ненормальный человек, но не чувствую себя монстром. Я чувствую себя оружием. Окончательным правосудием от имени тех, кто не может говорить, наказание для тех, кто не заслуживает помилования. Но, возможно, Роуэн прав. Может быть, я просто обманывала себя насчет царства мести, и я во всех отношениях тот же монстр, что и добыча, на которую мы охотимся.

Я ловлю себя на этих вопросах, когда Роуэн разочарованно вздыхает, как будто я отнимаю у него слишком много времени. Боль скручивает и жжет грудь.

— Мне важны лишь рестораны, — говорит он, указывая в сторону столовой, потом прижимает палец к стойке. — Мне нужно сосредоточиться здесь. А пытаться совместить работу и отношения невозможно. Так что тебе нужно уйти. Езжай домой.

Жесткий взгляд Роуэна не ослабевает. Проникает прямо в мои глубины. Он даже не дрогнул, когда первая слезинка скатилась с моих ресниц и прочертила горячую дорожку по щеке. Он даже не моргает, когда я говорю:

— Но… я люблю тебя, Роуэн, — шепчу я.

Роуэн не смягчается. Он холодно и бесстрастно говорит:

— Ты так думаешь. Но это не правда. Ты не можешь любить.

У меня голова идет кругом. Сердце рассыпается в прах. Я хочу убежать

так же сильно, как и он этого хочет. Бежать до тех пор, пока не перестану понимать, где нахожусь. Пока не перестану чувствовать эту боль.

Но я твердо стою на ногах.

— Я пойду, если ты хочешь, — говорю я напряженным и тихим голосом. — Но сначала кое-что скажи, пожалуйста.

— Что.

— Скажи, почему меня нельзя любить.

Впервые с тех пор, как я вошла в эту кухню, я вижу в нем малейший намек на нерешительность. Но в одно мгновение он прячет это. И больше ничего.

Мой гнев вздувается пузырями под тяжестью этой сокрушительной потери.

— Скажи мне.

Меня не встречает ничего, кроме темного, лишенного света взгляда. Слезы застилают глаза, я едва вижу Роуэна сквозь водянистую пелену.

— Просто будь честен со мной. Почему ты не можешь любить меня? Что со мной не так? Скажи мне…

— Потому что ты долбанная психичка, вот почему.

Слова Роуэна ударяют, как пощечина. Слезы прекращаются. У меня перехватывает дыхание. Сердце разбивается. Время замирает. Мгновение молчания кажется вечным, боль врезалась прямо в остатки души, его слова запечатлелись там навсегда. Я знаю, что эти слова всегда будут следовать за мной, словно призрак.

Роуэн сжимает руки в кулаки и наклоняется немного ближе, словно пытаясь протолкнуть это откровение через мои глаза в мозг.

— Ты убиваешь людей, отрезаешь от них куски и устраиваешь шоу, составляя какую-то дерьмовую карту, в которой никто, кроме тебя, не может разобраться. Потом ты выкалываешь им ебучие глаза и делаешь из них украшения. Я знаю, что сам не святой, но это дерьмо — безумие высшего уровня. С тобой все не так, Слоан. Ты не в себе. Ты сломлена. И заберешь меня с собой, если я позволю этому продолжаться. Так что тебе, блять, лучше уйти.

Я делаю неуверенный шаг назад, затем еще один, и еще. Впервые в моей руке ощущается дискомфорт, и я осознаю, что сжимала ключ от ресторана так крепко, что он впился в кожу. Достаю его из кармана и смотрю на серебро, лежащее на красных отметинах ладони.

Поднимаю взгляд, но не на Роуэна, а на набросок, который я нарисовала в прошлом году. Он в рамке рядом с входной дверью ресторана, как раз там, где Роуэн может видеть его во время работы, защищенный от пара и влажности на кухне. Точно так же, как я думала, что с ним буду под защитой. Будто я в безопасности в его сердце.

Но это не так.

Когда мое внимание переключается на Роуэна, я в последний раз смотрю ему в глаза.

Даю себе всего один вдох, чтобы запомнить каждую деталь его прекрасного лица. Его пухлые губы. Этот шрам, который я хотела бы поцеловать. Темно-синие глаза, блеск которых пронзает меня насквозь.

На следующем вдохе я поворачиваю руку, ключ соскальзывает и падает на пол.

Больше ничего не говорю, поворачиваюсь на каблуках и ухожу.

Я бегу всю обратную дорогу до его квартиры. Двенадцать кварталов. Три лестничных пролета. Только когда достаю из кармана связку ключей от дома и врываюсь в гостиную вся в поту и с неровным дыханием, я снова плачу.