Палачи и придурки
Шрифт:
— Да, да, я в курсе. Мне докладывал следователь.
— Кто таков?
— Блохин, Виталий Алексеевич.
— Молодец! Ну, а с профессором что? Как думаешь?
— Так возбуждать будем.
— Добро! Ну, будь здоров!
Собрал Егор Афанасьевич несколько распавшиеся, разбредшиеся листы письма, сбил их обратно в плотную пачку, не стал вызывать Софью Семеновну, сам отнес ей в приемную.
— Это в прокуратуру. Срочно.
«Вот тебе и Чиж! — поигрывал он мыслями, перекидывал их в голове с места на место. — А какой овечкой прикинулся, этаким не от мира сего!»
Звякнул и глухо
— Егор Афанасьевич, у телефона доцент Феликс Яковлевич Луппов. Говорите.
— Товарищ секретарь..., — донесся в трубке дребезжащий голос, чем-то напоминающий встречающийся еще иногда старинный дверной звонок «прошу крутить».
— Феликс Яковлевич? Здравствуйте! Ваше письмо прочитано. Сожалею, что раньше не имел удовольствия быть с вами знаком. От имени партии поздравляю вас! Партии нужны такие честные, принципиальные товарищи. И партия вас не забудет.
— Спасибо, товарищ секретарь! — У Феликса Яковлевича праздничным колокольным звоном ухало, колотилось сердце.
— Вы сейчас в клинике замещаете профессора Чижа? — притворился несведущим Егор Афанасьевич.
— М-м, не совсем...
— Разве? Это упущение, упущение! Надеюсь, в самом ближайшем будущем удастся его исправить. Ничего, так держать, дорогой товарищ! Всех вам благ и до скорой встречи! — положил трубку Егор Афанасьевич, сам себе подмигнул и оглянулся. Что-то не нравился ему последнее время вид Генерального. Словно бы он заболел. Или проглотил кислого.
Положил трубку и Феликс Яковлевич — положил нежно, как драгоценный, тонкой работы предмет, и постоял зажмурившись. Потом приоткрыл один глаз, другой и обвел взглядом чижовский кабинет, где застал его телефонный звонок из обкома. Обвел деревянные, лаком покрытые панели, массивный стол, за которым сидел сейчас и писал Анвар Ибрагимович Ниязов, перескочил взглядом на стеллажи, сплошь уставленные старинными и современными медицинскими книгами, и ощущение близкого, вполне реального счастья так шибануло ему в голову, что он чуть не подпрыгнул, не закружился на месте.
Анвар Ибрагимович оторвался от бумаг и подозрительно посмотрел на него.
— С кем это вы говорили?
— Так.., — Феликс Яковлевич неопределенно повел рукой. — Знакомый один. Друг детства.
— Друг детства? Странно! Почему же вы называли его «товарищ секретарь»?
— А-а…, — смешался, замялся Феликс Яковлевич. — Он секретарь... не знаю, чего-там секретарь... Двадцать лет, понимаешь, не виделись, неудобно, — лгать ему не хотелось, но не солгать никак было невозможно, поэтому покраснел он и отвернулся.
— М-м, ну-ну, — еще больше прищурился Анвар Ибрагимович и опять склонился к бумагам, затряс над ними седоватой бородкой в такт словам и фразам, словно не писал, а ехал в шатком рыдване по булыжной мостовой.
«Пиши, пиши!» — усмехнулся Феликс Яковлевич и повернулся, чтобы прочь уйти от возможных еще вопросов, но дверь в этот момент распахнулась и вошел... — доцент так и замер, застыл на месте — вошел знакомец его, следователь Виталий Алексеевич Блохин. Без стука вошел, уверенным хозяином. Увидел Феликса Яковлевича и подмигнул усмешливо,
— Имею ли я удовольствие лицезреть доцента Ниязова? Анвара Ибрагимовича?
— Имеете, — хмуро глянул на него Анвар Ибрагимович.
— Следователь по особо важным делам Блохин.
Гуталиновый взор Анвара Ибрагимовича сверкнул огненной вспышкой, и глаза полезли из орбит.
— Следователь? Это... зачем?
Скучным, канцелярским голосом Виталий Алексеевич сказал:
— Возбуждено уголовное дело на Чижа, Всеволода Петровича. Следствие веду я и в интересах дела считаю необходимым осмотреть кабинет, в котором занимался подследственный. Вот постановление о возбуждении уголовного дела, ознакомьтесь, — тут только заметил Феликс Яковлевич, что в левой руке держал следователь изящный «дипломат» — из него извлек он и издали махнул какой-то бумагой. Врал Виталий Алексеевич, не было еще никакого постановления, ну да что за важность, если не сегодня-завтра оно будет! А время ему сейчас было дорого.
— Уголовное... дело? На профессора? Да вы в своем ли уме! Да вы не имеете права! — Анвар Ибрагимович медленно поднимался из-за стола, и массивное кожаное кресло под ним проехало по паркету с раздирающим душу стоном.
— Как же не имею, уважаемый Анвар Ибрагимович, когда именно имею! — холодно усмехнулся следователь и открыл дверь в коридор. — Заходите, товарищи, — вошли трое с бегающими глазками — оперативная группа. — И понятых, понятых! Вот вы, бабуся! Сюда, сюда прошу! — вошла растерянная санитарка Клавдия Ивановна. — Присаживайтесь. Так. Еще одного. Да хоть бы вот вы, ваша как фамилия? — следователь наставил подбородок на Феликса Яковлевича.
— Луп-пов, — прохрипел Феликс Яковлевич.
— Вот и чудно. Садитесь сюда, рядом с бабусей. Итак, товарищи, все в шкафах, особенно в книгах. Начали!
Виталий Алексеевич хлопнул в ладоши, и двое оперативных пошли к стеллажам с книгами, стали оглядывать их, обнюхивать, примериваясь, с какой стороны взяться, третий же распахнул величественный дубовый шкаф с папками. Анвар Ибрагимович расслабленно опустился обратно в кресло и застыл в нем, только водил по сторонам горящими глазами. Следователь прошелся по кабинету, внимательно приглядываясь, цепко всматриваясь в предметы. В какой-то момент он оказался рядом с Феликсом Яковлевичем и не поворачивая головы, не разжимая губ, тихо спросил:
— Наркотики?
Доцент непонимающе уставился на него, рот раскрыл, но тут его осенило, и он глазами и бровями энергично указал Виталию Алексеевичу на правую тумбу стола. Тот чуть заметно кивнул и тонко улыбнулся. Но не бросился сразу, как какой-нибудь щенок в сыскном деле, а походил, позаглядывал во все углы и к столу приблизился естественным как бы ходом.
— Прошу прощения, уважаемый Анвар Ибрагимович, обеспокоить вас придется.
Ошалевший Анвар Ибрагимович попятился от него вместе с креслом, следователь подергал запертые ящики и понимающе хмыкнул.