Паломничество с оруженосцем
Шрифт:
– А-а тем… – протянула она, – что разрабатывают философские проблемсы. Участвовать может любой желающий: бизнесмены, преподы, студенты, человек с улицы, – кто угодно. Но если ты три дня подряд не раскрываешь рта, то – bye-bye! – с тобой прощаются. Злые языки говорят, что Светозар таким образом пишет научные труды: набрал группу башковитых мымриков и кропает себе помаленьку. Мол, так он и докторскую накропал. А те рады бесплатно поговорить, а он их чаем поит, да бутербродами кормит! Ходят слухи, у него спонсор какой-то есть, только он никому не рассказывает. А вообще, они там самые разные проблемы решают: от самых общих – в чем, например, «смысл жизни», – до каких-нибудь специальных – «как повысить предсказуемость рынка, ну… скажем, свежемороженой самсы».
– И как же люди с улицы решают такие
– А-а оченно просто, – заглянула она в его глаза своими огромными темными зрачками. – Каждый несет все, что ему в голову взбредет, это пишется на диктофон, а потом от зерен отделяются плевелы. Методом мозговой атаки.
– О смысле жизни – методом мозговой атаки! Ну и что, нашли они, в чем смысл жизни?
– А может, как раз найдут – если обычным способом не могут! Может быть как-нибудь так и найдут… Вот и мой корпус. Пока… – И она, коротко приникнув и прижав его руку, вдруг побежала вверх по ступенькам.
Еще оглянулась в свете фонаря над входом, улыбнулась, помахала пальчиками и скрылась за дверью. Не погасло сияние в груди, но источник света исчез. У Андрея не сошла еще глупая улыбка, вызванная неожиданным расставанием и растерянностью, как он почувствовал досаду. "Стреляная птица", – подумал раздраженно Андрей. И тут же наплыли мысли о завтрашнем дне: как он ее встретит, и что будет говорить и т.д. и т.п. И после каждого наката – сладкое замирание, а потом тянущая, тоже приятная тоска отлива. Вдруг он поймал себя на том, что не может вспомнить ее лицо. «Что это значит? – думал Андрей.
– Полчаса назад расстались, а лица не помню. Помню, что красивая, что глаза синие, что губы ярко накрашены, что платье бордовое, – а все вместе представить не могу. И, несмотря на это, все замирает внутри при одной мысли о ней, как будто мне опять шестнадцать. В чем причина? А просто лицо не важно, - главное, зверь узнал зверя, вернее, самое себя и хочет слиться в одно: соединяться без конца, чтобы продолжаться»…
Через минуту, невзирая на злые мысли, он снова пытался вспомнить лицо Зои и снова думал, что будет и как, и что должно произойти между ними. И снова голова, горло, все его существо было охвачено каким-то нервным томлением, и чем дальше, тем томление становилось навязчивее и мучительнее. Мысли начинали топтаться на одном месте, превращаясь в наваждение, от которого невозможно было отделаться…
Борисыч проснулся от рези в переполненном пузыре и сухости во рту. Он стал искать край кровати, чтобы встать, но кровать никак не кончалась. Тогда он решил, что спит в кузове своего грузовика, хотел схватиться за борт, но борт оказался таким же бесконечным, как и кровать. Открыл глаза: тьма была кромешная – будто и не открывал. "Где я?" – попробовал вспомнить Борисыч, но и это оказалось непросто: еще одна стена выросла между ним и его памятью. Она была податливая, вязкая – он тыкался в нее, утопал, но проникнуть к чему-либо предметному, скрывающемуся за ней, не мог. Попытался вспомнить, с кем пил сегодня, и по этому определить свое местонахождение, но и лица ускользали от плывущего в бурый мрак сознания. Начал вставать – все закачалось и перевернулось: перестали существовать даже низ и верх. Остались только сухость, резь и еще неукротимые, темные силы, стремившиеся вон из желудка, которые ему удалось подавить, задержав дыхание и часто сглатывая. "А может, я того… с перепою ласты склеил? – подумал Саня. – Почему тогда так хреново? Нет, все-таки, наверно, я еще в сансаре. Надо попробовать встать. Пивка бы…" Вставая, он наткнулся на тумбочку, запутался в проводах и понял, что спит у кого-то в гостях за телевизором.
Когда он наконец выполз и распрямился, держась за стену, то увидел в лунном луче, пробивавшемся сквозь щель в шторах, волшебное зрелище: большую русалку. Ее чешуя в призрачном свете мерцала серебром, лишь отдельные блестки отливали золотом, светлые волосы были рассыпаны по подушке, она похрапывала, лежа на спине. Также его взору предстали остатки недавнего пиршества. Саня сразу все вспомнил: и с кем пил и что у него ничего не получилось с поварихой, так как он быстро набрался… Ему вдруг стало жалко упущенной возможности. Вспомнил, что директриса тоже показалась ничего и что еще подумал,
Наконец отбушевал последний спазм, и он обессилевший, но счастливый, даже не взглянув на предмет любви, спешно ретировался в свой угол. Лег и стал думать: сразу ему уйти или дождаться утра… А что если кто-нибудь из спящих в комнате видел, как он склонялся на директрисой?.. Он прислушался: было тихо, только по-прежнему мирно похрапывала Киприяновна. Так и не решив, что делать, Борисыч неожиданно для себя заснул.
Глава девятая
Андрей лег только утром и проспал до обеда. Сквозь сон он слышал, как вернулся Борисыч, как сел на кровать, как тяжело вздыхал и отдувался, собираясь, очевидно, с силами, чтобы подняться и ехать в город. Наконец, встал и, пробормотав что-то, вышел.
Проснулся он с затуманенной головой, но полный радостных ожиданий, и сразу почувствовал острую необходимость увидеть ее.
Зою он встретил возле столовой. Она остановилась в тени сосен и, сощурившись, с улыбкой ждала, когда же он подойдет. На ней был пляжный халат, очки в волосах, в руках яркий пакет, – по-видимому, после обеда она собиралась на пляж. Совершенной формы ступни – более бледные, чем стройные, полные ноги, – были перехвачены ремнями изящных босоножек – каждый палец сиял девственной чистотой, – на щиколотке золотая цепочка, руки унизаны браслетами со стразами и подвесками. Прорывающаяся сиянием улыбка; синие, нежные глаза и те мягкие, припухлые черты вытянутого лица, от которых веет детской негой, – все в ней казалось ему ослепительным. Только сейчас он заметил, что у нее крупные, мясистые уши, их она прячет под волосами и поэтому не носит сережки.
– Приходи на большой пляж, – сказала она, продолжая щуриться, несмотря на то, что Андрей был уже рядом.
– Где это? – не в силах сдержать улыбку спросил он. Зоя объяснила, глядя прямо в глаза.
Это был тот самый пляж, на котором они завтракали с Борисычем. Зою он заметил сразу – в стороне от остальной публики, она приподнялась и помахала рукой. Андрей видел, что она рассматривает его поверх очков, пока он шел без рубашки, загребая шлепанцами песок, и это было ему не неприятно.
– Тебе хватит загорать, – сказал он, не в силах подавить глупую улыбку, растягивающую губы.
– А что тут еще делать? – сказала она, потягиваясь, как разнеженный ребенок,– с тоски помереть можно.
Лицо порозовело на солнце, глаза казались подслеповатыми. Ее лоснящееся, гибкое тело, подернутое рыхлым жирком, при каждом движении собиралось в чувственные складки на боках и бедрах. Она перевернулась на спину – полная, белая грудь выдавилась сбоку, видны были голубые прожилки. Андрей почувствовал влечение и поспешил лечь на живот. Прожилки вблизи вызывали отвращение.
– Двигайся на коврик, – потеснилась она – теперь его плечо и бедро касались горячих ее плеча и бедра. Он думал только об одном: как бы не пришлось вставать, потому что тогда его намерения смогут прочитать даже загоравшие вдали "платиновые перья".
– Чем ты вообще по жизни занимаешься? – спросила Зоя, приподняв голову, чтобы разглядеть его.
– В данный момент я сторож. Вообще занимаюсь бизнесом. А если быть еще точнее, то я пенсионер. – Андрей положил щеку на локоть и смотрел сквозь дымчатые стекла ей в глаза.