Паломничество с оруженосцем
Шрифт:
– Доезжают… Ну, пойдемте в дом, только наступайте на те же ступеньки, что я. – Он стал подниматься, показывая куда ставить ногу: – На эту не вставайте, а с этой сразу сюда… Это специально для надзора - капканы, – объяснил хозяин.
– Ловухи!
– отозвался сзади весело Борисыч.
Они прошли темные сени и оказались в комнате с русской печью. Здесь царил беспорядок, который, по всей видимости, должен был остановить прорвавшихся через крыльцо контролеров. В доме пахло плесенью, гнилыми тряпками.
– У нас ремонт, поэтому такой разгром, – продолжал Алексей извиняться
Это была обычная пятистенка. Пока хозяин одевался, они смогли осмотреться. В ногах кушетки установлен на табуретке старый черно-белый телевизор. Он шипел и показывал мутный негатив. Перед диваном – кухонный стол с неубранной посудой, объедками и шелухой от семечек. По столу, словно среди сюрреалистического ландшафта, бродили мухи. В углу в изголовье кровати возвышался книжный шкаф, наполовину заполненный какими-то папками, школьными учебниками, "философским наследием", а наполовину книгами по строительству и ремеслам: "Как построить сельский дом", "Баня своими руками", "Бочарное искусство" и т.п. Все устроено было, по-видимому, так, чтобы легко доставать с дивана: и книги, и стол находились на расстоянии вытянутой руки. Вот только до телевизора не дотянуться. В другом углу стояла газовая плита с баллоном, у входной двери рукомойник, вокруг которого весь пол уже сгнил. Под ним переполненное ведро с белесыми помоями.
– Я тут холостякую – бардак развел… – сказал Алексей, выходя к гостям. – Что ж вы не садитесь? – садитесь куда-нибудь.
Однако сесть было некуда: на табуретках лежала одежда и книги. Хозяин сгреб все в кучу и кинул на холодильник, но промахнулся, и половина посыпалась на пол. Движения у него были размашистыми, с перехлестом. Во время ходьбы он словно подгребал под себя руками и выбрасывал вперед ноги. Не было ни одного косяка, стула, который бы он не сшиб по дороге. Наконец он нашел очки, и стулья стали падать реже. Он тут же принялся наводить порядок: застлал одеялом кровать, сгреб грязную посуду в таз (при этом разбил стакан), поставил на электрическую плитку кастрюльку с водой.
Борисыч достал из сумки банку тушенки и две бутылки водки.
– Это бы не к чему… – проговорил манихей, почесывая задумчиво спину.
– За знакомство… Чтоб разговор завязался, – сказал Борисыч и тут же распорядился, чтобы предупредить все возражения: – Ну-ка, убери пока в холодильник. – Он уже чувствовал себя как дома. Сейчас и Андрей подумал, что водка не помешает: разговор не клеился, как если бы стал виден скрытый механизм беседы, который скрипел и застревал, и все внутренне морщились из-за этого скрипа. Алексей время от времени замирал в нерешительности, словно не совсем понимал, что он, вообще, тут делает.
Хозяин убрал водку в холодильник и достал оттуда соленые грибы и капусту. Потом высыпал рис в кастрюльку и стал там помешивать.
– Как у вас тут с грибами? – спросил Борисыч.
– Нормально… – сказал Алексей и прибавил, чтобы смягчить ответ: – Жена в город уехала, а то бы грибные места показала.
– А давайте по соточке – чтобы рис варился, – предложил
И они выпили «за встречу».
Тотчас же стало просторнее и светлее. Алексей вывалил в рис тушенку, сказал, что будет плов. Андрей почувствовал, как расширяется мир, как он наполняет его собой и даже начинает любить. И до чего было приятно хрустеть огурцом после обжегшей внутренности огненной горечи, наполнявшей его беспричинным ликованием, как и он - мир.
– Сначала человек пьет молоко матери, а потом – водку, – проговорил после второй Алексей. – Это изрек один философ, – правда, ничего путнего он больше не родил…
– Ты же университет закончил. Я помню: в школе на олимпиадах первые места занимал… – начал издалека Андрей. – Как ты с твоей головой в этой дыре оказался?
– А город – не дыра? или Москва – не дыра? – с раздражением, скорее, на остатки собственной скованности отвечал Алексей. – Париж, Нью-Йорк, – все это большие дыры. Я бы еще дальше, на Алтай, уехал, если бы деньги были.
– Почему на Алтай? – спросил Борисыч.
– Там природа другая – горы… Так что лучше жить в маленькой дыре, чем в большой.
– Я тоже так считаю, – сказал Борисыч, цепляя на вилку целый груздь. – В деревне совсем другим человеком становишься, правда, Алексей?
– Нет, все-таки университет не за тем заканчивают, чтобы потом в глуши себя похоронить, – продолжал Андрей вызывать хозяина на откровение.
– Я даже больше скажу: диссертацию пишут не для… в общем, не для этого, – начал с подъемом Алексей, но вдруг осекся, очевидно, передумал развивать тему. – В городе у меня бессонница, голова болит – задыхаюсь там…
– А ты диссертацию написал? – удивился Борисыч, жуя скомканный пук лука. Он сидел с прямой спиной и повел себя немного чопорно, услышав, что Алексей бывший диссертант.
– Был грех, когда еще преподавал в универе, – сказал тот. Он навалился на стол локтями и походил сейчас на большую нахохлившуюся цаплю, поправлявшую очки.
– Какой предмет вел, если не секрет? – спросил Борисыч.
– Самый бессмысленный – философию.
– Что так? разочаровался? – проявил живой интерес Андрей.
– Да нет, как раз наоборот – в том-то и беда. Ученый должен относиться к своей дисциплине, как жрец к священной корове. Хоть она и священное животное, но можно иногда пинка дать, когда никто не видит. А я не мог: слишком всерьез все было.
– И какой ты философии придерживаешься? – снова спросил Андрей.
– Никакой уже. Смотрю просто на жизнь и жду, что будет дальше. И даже не жду, потому что все и так известно…
Разговор не получался: не хотел манихей вот так с наскока раскрываться, почти физически ощущалось его сопротивление говорить о чем-то серьезном. Андрей решил не припирать к стене: глядишь, сам разоткровенничается – а так еще дальше уйдет в себя. Он помнил эту черту школьного друга. Борисыч пустился в расспросы о возможностях бутылочного бизнеса "в здешних местах".