Паломничество с оруженосцем
Шрифт:
– Стоп-стоп-стоп,– поднял ладонь и наклонил лысину Светозар, словно и вправду останавливал кого-то. – Давайте разберемся. Мы опять допустили смешение онтологического с этическим… Никто никогда и не утверждал, что этот мир – верх совершенства. Эйнштейн продумывал эту проблему: мог или нет бог создать мир другим? И пришел к выводу, что не мог.
– Я тоже думаю, что не мог, – сказал Андрей.
– Почему? – искренне удивился ученый.
– Потому что он вовсе не бог…
– Опять двадцать пять! – воскликнул Светозар. – А вот красота, прекрасное? Не можете же вы отрицать прекрасное…
К
– А что, господа, – встрял писатель, понявший по последней фразе, что речь о прекрасном. – Что вы думаете о женской кьясоте? в чем, по-вашему, женская пьелесть?
– В нарушении "золотого сечения", – сказал серьезно Светозар.
– В нас самих, – усмехнулся Андрей.
– Вот сьязу видно: ничейта-то вы не понимаете в женской кьясоте! А я вам вот что откьёю: ни в гьязах, ни в гьюдях, ни в сечениях… Я сам недавно поняй. – Он поднял палец, большое, с детским пушком лицо его сияло плутоватым восторгом. – В диаметье вуйвы. Чем узе вуйвочка, тем зенсина пьекьяснее. Потому сто узенькая вуйва, "мышиный гьязок", пееносит нас сьязу в какое-то дикайское, звеиное сьядостастие…
– Ну, ты, Витенька, как что ляпнешь, так хоть стой, хоть падай! Да еще при дамах… – распрямился Светозар в негодовании. Вагинист захлопал себя по коленям и залился клокочущим, по-детски заразительным смехом. Несколько девушек, слышавшие его речь, сделали каменные лица.
Андрей встал и сказал, что уже поздно и ему пора.
– Где же поздно – уже рано! – воскликнул Светозар. – Да вы и дорогу впотьмах не найдете. Давайте рассвет встречать.
– Берегом дойду.
– Да по берегу тут идти, знаете сколько? Как раз к обеду придете.
– Я вот еще что хотел спросить, – повернулся к нему Андрей. – Откуда такие названия: "Осведомитель", "Графоман"?..
– А-а… Сначала подразумевалось, что они - нечто противоположное, хотя в действительности то самое и есть. Происходит как бы удвоение смысла – и соль в том, что они сами этого удвоения не замечают. Будете в городе, заходите в сентябре на семинар. Вы достаточно оригинально мыслите. – И Светозар вынул из кармана, и протянул Андрею визитную карточку.
Вагинист продолжал заливаться колокольчиком, Шкворень, как упал с бревна, так и заснул с торчащими вверх коленями, Макс спал на куче сумок и одеял. Телепоросенок показывал пантомиму. Он успел как-то моментально по-свински набраться. Еще минуту назад казался вполне вменяемым и вот сел перед догоравшим костром на стул, который специально привез с собой, и несколько раз уже чуть не упал с него. Это, по-видимому, и вызвало смех зрителей: что означала сама пантомима, понять было трудно. Он закидывал ногу на ногу и пытался изобразить, что завязывает шнурок, но начинал заваливаться набок, нога соскальзывала – все повторялось сызнова, и так до бесконечности.
Начался разброд и шатание. Все разошлись по парам и без пар. Стоногин исчез, его гитару кто-то с размаху повесил на сук обгоревшей сосны, пробив насквозь деку. Скво целовалась взасос с каким-то юнкором. Севина невеста тоже ушла с молодым литератором, самого Севы нигде не было видно. Не нашел Андрей и Зою.
У
На востоке начинало сереть. Вдруг синий, затянутый наполовину туманом бор озарился багровым заревом. Светозар, сидевший спиной к реке, вскинул руки и воскликнул в экзальтации:
– Вот и Отец наш пробудился от сна! Хотя нет, Он никогда не спит… – Он повернулся на восток: но солнце еще не появлялось над лесом. Яркий свет, озарявший и противоположный берег, шел откуда-то снизу.
– Там горит что-то! – воскликнули девушки сонными голосами, и все побежали к краю обрыва, из-за которого выбивался язык пламени.
Внизу полыхало два факела: "волга" была уже вся объята огнем, а у "десятки" пламя вырывалось из-под капота, из салона валил пока только дым. По берегу бежали двое мужчин, один без трусов, а другой в черном костюме, с горящим рукавом, – первый, очевидно, гнался за вторым. В стороне, забежав за куст, спешно одевалась голая девушка. Это была Зоя.
Убегавший скинул горящий пиджак и бросился в реку. Его преследователь тоже нырнул с разбегу, но захлебнулся, тут же вскочил и, откашлявшись, визгливо закричал:
– Я тебя все равно, гнида, достану! – Все узнали Стоногина. Он ополоснул лицо, вышел на берег и сел, обхватил руками голову.
Беглец в белой рубашке – теперь уже все в предрассветных сумерках разглядели, что это был Сева, – догреб кролем почти до середины протоки, перевернулся на спину и, проплывая мимо стоявших на косогоре, прокричал:
– Светозар, это – Солнцу, Ваалу!.. – Сквозь лес вдруг прорвался первый луч зари и окрасил нежно-розовым светом реку, другой берег и рубашку пловца.
• Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя твое; да пребудет царствие твое… Хлеб наш халявный даждь нам днесь. И души нас, якоже и мы душим должников своих; и введи нас во искушение, якоже мы вводим… своих… – орал с надрывом, уплывая, Сева.
Андрей повернулся и пошел в сторону пансионата. Навстречу ему из леса сбегались разбредшиеся парочки. Вдруг весь бор в глубину осветила яркая вспышка, и через секунду раздался хлопок, но он не оглянулся. Ему было легко и весело. Сначала в нем заговорило его непомерное самолюбие, но вдруг стало смешно: "Кто же тебя заставлял со псы ясти из един сосуд? Хочешь отнять у них то, что принадлежит им по праву? Зачем?.."
– Зачем? – вдруг крикнул он на весь освещенный не то пожаром, не то зарей лес и громко рассмеялся: – Заче-е-ем?..
В номере Андрей застал Борисыча. Тот лежал в одежде на кровати, закинув руки за голову, и смотрел в потолок.
– Ну что, вздремнем – да поедем? – спросил Андрей сонно и весело. Он был в хорошем расположении духа, как всегда накануне перемен.
– У меня права забрали, – сказал тихо Борисыч.
– Кто? Менты?
– Нет, картежники. Я все баксы продул, и еще шесть штук должен… Говорят, пока не вернешь, права не получишь – или машину отдавай.