Пампушка для злого босса
Шрифт:
Думаю об этом потому, что на девяносто девять процентов уверена, что у нас с Казанским будет малыш. И, как водится, уже успела мысленно прикинуть несколько вариантов развития событий, но так или иначе в голове всё сводилось к самому худшему.
Едва за Алексеем закрывается дверь, нетерпеливо смотрю на часы. Стрелки показывают почти девять часов утра, но больше я не вытерплю. Хватаю мобильный и набираю номер Ольги. Не одной из своих подруг, которые наверняка не поймут моих метаний и волнений, а того человека, которого Казанский считает другом.
– Алло, - слышится сонное на том
– Оль, можем встретиться через час-два?
– без приветствий выпаливаю я.
– По очень важному вопросу.
В небольшом кафе безлюдно. Посетителей почти нет, все предпочитают разъехаться на выходные или до сих пор отсыпаются. Наверное, можно было действительно подождать пару часов, но у меня бы на это не осталось никаких моральных сил. Смотрю за окно, заняв самый дальний от входа столик. Редкие машины и прохожие, серовато-унылое утро, и в противовес ему - какая-то вселенская радость внутри, смешанная со вселенским страхом. Но я уже ведь всё решила. Этот ребёнок будет рождён, даже если Казанский исчезнет из моей жизни, получив нежданную новость.
– Привет-привет, - приземляется напротив меня Ольга, которая выглядит обеспокоенной. Но тут же это выражение на её лице сменяется удивлённым, а после - неверяще-радостным.
– Привет, - отвечаю едва слышно, сцепляя пальцы в замок.
– Ты меня напугала, а оказывается, повод у нас - приятнее некуда, - говорит она с вопросительными нотками, которые скорее звучат в голосе для проформы.
– Откуда ты знаешь?
– Я родила троих. У меня на такое глаз намётан. Ты поправилась.
– И это впервые за всю мою жизнь меня не пугает.
– Зато пугает другое?
– Да. Мы говорили с тобой об этом. Вообще не знаю, как новость воспримет Алексей.
– Ну...
Она делает паузу, за время которой успевает заказать официанту сок и блинчики, а я понимаю, что в этом её «ну» - столько всего, что меня снова начинает ощутимо потряхивать. Оно может обозначать очень разные вещи, но я искренне надеюсь, что за «ну» не прячется приговор, который Ольга уже мысленно вынесла мне с Алексеем.
– Ну?
– осторожно уточняю, когда официант уходит, а Оля так и продолжает сидеть с задумчивым видом.
– Совсем необязательно подбирать слова, мне можно говорить всё, что думаешь.
– Тогда всё просто - скажи ему, и будь, что будет. Но я уверена, он нормально воспримет.
– Твою бы уверенность, да мне...
– Вер... Лёша отходчивый. Во всём. Если несколько месяцев назад он, по ряду причин, даже не хотел думать о детях, то когда узнает про ребёнка - всё будет совсем иначе.
– Наверное, ты права.
Я вздыхаю, чувствуя облегчение, такое острое, что от него по венам разливается эйфория. Даже если Казанский скажет своё веское «нет», всё уже решено. Даже не мной, а свыше.
– Ты хоть тест-то сделай, а то мы тут нарешали уже на год вперёд, - смеётся Ольга, поднимая стакан сока в импровизированном тосте: - В любом случае, за вас!
Дождаться Алексея вечером и не сообщить ему по телефону - гораздо сложнее, чем я думала. Хожу по квартире туда-сюда, прокручивая в голове разговор с Олей. Она права - первое, что необходимо
В замке поворачивается ключ, и я внутренне подбираюсь, готовясь к худшему. Наверное, надо было выпить пару бокалов вина, чтобы не чувствовать это нервное напряжение. А хотя, мне теперь нельзя алкоголя, равно, как и нервничать - тоже.
– Извини, задержался.
Казанский присел на банкетку, стащил ботинки и, распрямившись, посмотрел на меня. Захотелось протянуть руку и провести по его лицу, стирая морщинки, залегшие в уголках глаз.
– На кладбище был.
Он растёр лоб пальцами, а я вдруг поняла, что не смогу сказать. Не сейчас. Не теперь, когда снова страх накатил такой волной, что она стала душить со всех сторон.
– Не извиняйся. Ужинать пойдём.
Улыбнувшись, я прошла в кухню, слыша, как Алексей идёт в ванную, чтобы вымыть руки. Наверное, это было даже к лучшему - сохранить этот секрет для себя. По крайней мере, пока. После у меня не будет возможности делить его с собой, а сейчас... Сейчас эти мгновения, когда представляла себе нашего ребёнка, принадлежали только мне. Остальное - подождёт.
Наверное, он не имел права быть таким счастливым. Но ведь был же, чёрт бы всё побрал! Рядом с Верой вообще счастье казалось чем-то само собой разумеющимся. Как, например, проснуться утром или сделать следующий вдох. Она вся состояла из чего-то настолько чуждого ему, но одновременно родного, что это пугало. Как будто знал, что не заслуживает всего того, что с ним происходило, но не мог заставить себя отказаться. Дышал этим всем, будто бы воздухом чужим, как вор, и не мог надышаться, даже когда голова кружилась от слишком щедрых порций кислорода.
То, что совсем недавно казалось ему обыденностью, рядом с Верой принимало совсем иные черты.
Жить вместе, готовить ужин по субботам, а утром завтракать вдвоём - такие вещи раньше представлялись чем-то настолько заурядным, что он на них и внимания не обращал, считая ничего не значащими и будничными. Сейчас же наслаждался каждой минутой, как ребёнок радовался любой возможности побыть с Верой, даже если она всего лишь заходила к нему, чтобы занести бумаги на подпись. И от понимания, что за дверью кабинета находится приёмная, где Вера, например, разбирает документы или созванивается с партнёрами, внутри разливалось какое-то щемяще-острое тепло.
Даже её окружение, включая несчастного Тупикина, с которым сразу после отпуска последнего у Казанского состоялся разговор, было другим. Светлым каким-то, что ли. И Алексей знал - это потому, что Вера их такими делает. Рядом с ней просто невозможно было оставаться мрачным или злым.
Он проснулся, когда услышал, как она готовит завтрак в кухне. Знал каждое её передвижение от плиты к столу и обратно. И то, как старается ходить на цыпочках, чтобы не разбудить его раньше времени, и то, как ругается шёпотом сама с собой, если вдруг у неё что-то не получается.