Память Крови
Шрифт:
Иногда — «Класс!»
А еще — «УДАЧА!»
По двору медленно полз оранжевый «Москвич-412», известный всему городу, как «общаковская морковка» или «воровоз».
Часы показывали четырнадцать пятнадцать.
«Морковка» уползла, но никто не сомневался, что она, порыскав по дворам в округе, обнюхав все углы и подворотни, вернется, чтобы высадить вора.
Все замерло.
Только из соседнего дома вышел с сытым, довольным видом водила УАЗика и приступил к традиционному шоферскому обряду с попиныванием скатов, протиранием
«Воровоз» снова заполз с дальнего конца двора.
В эфире прозвучала короткая команда Михалыча, руководившего всеми группами захвата:
— Полное радиомолчание.
В УАЗике эта команда прозвучала чересчур громко. Витька Втулкин прервал священнодействие, открыл дверцу и перегнувшись через водительское сиденье, повернул регулятор громкости рации.
Выпрямляясь, он зацепил локтем маленький рычажок под панелью.
Раздался тихий щелчок и на весь двор, многократно отражаясь от стен домов, завыла милицейская сирена…
«Морковка» замерла. Водитель «Москвича» и его пассажир, невысокий, плотный, солидный мужчина, внимательно разглядывали разоравшийся УАЗ.
Через пару минут из подъезда, не торопясь и ковыряясь в зубах, вышел какой-то мужик, по ухваткам — явный мент. Вслед за водителем он уселся в машину, и УАЗик, недовольно фыркнув мотором, покатил со двора.
«Москвич» проследовал за своим механическим собратом, рыская по следу пыльным оранжевым носом. Убедился, что УАЗ направился прямиком в милицейское автохозяйство, вернулся и встал на углу, за три подъезда от того, в котором жила Людмила.
Пассажир «морковки», покидая машину, сверкнул золотыми коронками, бросил водителю: «Сиди, смотри!», — и не торопясь, внимательно разглядывая все вокруг, пошел по периметру двора прогулочным шагом. В этот момент он удивительно напоминал начальника какой-нибудь жилконторы, обходящего свои владения.
Ничего подозрительного он не увидел. И увидеть не мог.
Каждый опер знает, что, когда на человека, находящегося в страшном напряжении, на подъеме душевных и физических сил, кто-то смотрит, то чужой взгляд так же ощутим, как если бы объекту наблюдения просто положили руку на плечо. Поэтому, отпрянув от окон, сыщики сместились к дверям занятых ими квартир.
Нечего было и смотреть. Куда направится новоявленный «домоуправ», знали все участники операции.
Дверь квартиры, в которой разместилась основная группа захвата, отделяло от входа к Людмиле не больше полуметра. Глазка, правда, не было, но если б и имелся, пользоваться им было бы нельзя, опасно. А потому просто слушали.
Ощущение было потрясающее.
В считанных сантиметрах от сыщиков пыхтел, что-то скреб и ковырял вор, рвущийся в чужое жилье.
Но трогать его было нельзя:
— Ах, извините, промашечка вышла! Ах я перепутал дверь двоюродной тети, то-то, смотрю, не открывается!
Песня старая. Но ее не раз приходилось
Среди тех, кто ждал Фому, таковых не было.
Женька Калачев, отделенный от вора тонкой необбитой дверью, за считанные секунды превратился в высококвалифицированного йога и просто-напросто перестал дышать. Прессу, который в двух метрах от него скрипнул половицей при попытке переменить затекшую опорную ногу, Женька одним взглядом подвесил в воздухе, посрамив всех магов мира, вместе взятых.
За дверью раздался легкий хлопок и воцарилась тишина.
Калачев приблизил губы к уху стоявшего за ним Саньки Жолобова:
— Вошел.
Ожидание стало просто невыносимым.
Пресса поднял камеру на плечо, нацелил ее на дверь и включил запись, отчаянно моля Бога, чтобы Фома вышел раньше, чем сядет батарея.
— Атака!!!
— А-а-а!!!
На пленке это выглядело так: вот сыщики стоят перед дверью, а вот они уже — на лестнице.
Сам рывок камера зафиксировать не смогла, скорости не хватило.
А вот яростный вопль: «А-а-а!!!», — исполненный хором, был слышен отчетливо.
Фома, швырнув чемодан и посылочный тюк, рванул вниз.
У него скорость тоже была неслабая. Близкая к сверхзвуковой.
Во всяком случае, улетая от сыщиков с третьего этажа, он на добрую секунду опередил засаду со второго.
Дед с напарником выскочили из квартиры. В ослепительных лучах солнца, бьющих из окна на верхней площадке, на них летел черный силуэт. Следом — еще один. Дед бросился навстречу и, вцепившись в темную фигуру мертвой хваткой, отлетел вместе с ней назад. Витька повис с другой стороны, выворачивая отчаянно вырывающуюся руку противника.
Фигура рванулась раз, другой и убедившись в бесполезности своих попыток, голосом Сани Жолобова заорала что-то про «мать» и про «рот»… Второй силуэт, блеснув линзами видеокамеры, благополучно миновал Деда с Витькой и, перепрыгнув кувыркающиеся по лестнице вещи, помчался дальше.
В этот момент снизу раздался голос Калачева:
— Лежи, сука, не дергайся!
Между дверями подъезда, полузадушенный, с раздавленными очками на багровом лице, в руках Женьки и Коршуна трепыхался Фома. Из карманов вора со звоном сыпались мельхиоровые вилки из столового набора.
На улице раздался пронзительный визг тормозов витькиного УАЗика.
Наружная дверь подъезда распахнулась и с лучами света ворвался Гопа:
— Взяли? Второй тоже готов.
Мастеровой улыбался. Оказывается, он тоже умел улыбаться. И улыбка у него хорошая была. Веселая и задиристая.
Собравшиеся в его кабинете опера тоже угрюмостью не отличались. Только что Пресса прокрутил на стареньком видике пленку с записью задержания Фомы. Кадры, на которых Игорь запечатлел, как Дед с Кудрявцевым изловили Саньку Жолобова, демонстрировались на бис раза четыре.