Пан Володыевский
Шрифт:
Вдруг у подножия крепости, с левой стороны, раздался выстрел из пистолета, который, благодаря влажности воздуха и непрекращающейся пальбе на шанцах, был плохо слышен и, может быть, даже совсем не был бы замечен, если бы не страшный шум, поднявшийся тотчас же вслед за выстрелом. «Дошли, — подумал Кетлинг, — но вернутся ли?» А там раздались крики, треск барабанов, свист дудок, наконец, торопливый, беспорядочный грохот ружей. Стреляли со всех сторон и целой толпой; очевидно, целые отряды прибежали на помощь рудокопам. Но, как и предполагал Володыевский, среди янычар произошел страшный переполох; боясь нападать на своих, они громко перекликались, стреляя наобум
Темнота ночи благоприятствовала смелому предприятию Володыевского и Мушальского. Пушечные выстрелы и гранаты прорезали темноту только на одно мгновение, и потом становилось еще темнее. Наконец, пошел проливной дождь. Удары грома заглушили стрельбу, раскатываясь по всему небу, они отдавались эхом в скалах. Кетлинг соскочил с вала и подбежал к пролому во главе нескольких десятков людей и стал ждать. Но ждать пришлось недолго.
Вскоре какие-то темные фигуры замаячили между бревнами, которыми был завален пролом.
— Кто идет? — крикнул Кетлинг.
— Володыевский, — раздался ответ.
И минуту спустя оба рыцаря бросились друг другу в объятия.
— Ну что? Как там? — спрашивали офицеры, которые толпой сбежались к пролому.
— Слава богу! Рудокопы перебиты все до одного, инструменты переломаны и разбросаны. Вся их работа пропала даром.
— Слава богу! Слава богу!
— А Мушальский вернулся со своими?
— Нет еще!
— Не пойти ли им на помощь? Мосци-панове, кто из вас пойдет?
Но в ту же минуту у пролома опять замелькали темные фигуры. Это люди Мушальского возвращались поспешно и в значительно меньшем числе: многие из них погибли от неприятельских пуль. Все же они возвращались радостно, так как и их предприятие увенчалось успехом. Некоторые из них принесли с собой ломы, буравы и инструменты в доказательство того, что они были в подкопе.
— А где пан Мушальский? — спросил Володыевский.
— Правда, где же пан Мушальский? — спросили несколько голосов.
Люди из отряда Мушальского переглядывались друг с другом, вдруг один тяжело раненный драгун сказал тихим голосом:
— Пан Мушальский погиб. Я видел, как он упал, я также упал рядом с ним, но я поднялся, а он остался…
Рыцари страшно огорчились, услыхав о смерти знаменитого лучника, ведь это был один из первых кавалеров Речи Посполитой. Стали расспрашивать драгуна, как все это случилось, но он уже не мог отвечать, так как истекал кровью и, наконец, как сноп повалился на землю. Рыцари стали горевать о Мушальском.
— Память о нем навсегда сохранится, — говорил пан Квасибродский, — а кто из нас переживет эту осаду, тот будет прославлять его имя.
— Такого стрелка, как он, никогда уже не будет! — сказал кто-то из воинов.
— В Хрептиеве это был самый сильный человек, — сказал маленький рыцарь. — Нажав талер одним пальцем, он мог вдавить его в свежую доску. Один только пан Подбипента, литвин, превосходил
— Да, страшная потеря! — говорили рыцари. — Только в старину рождались такие кавалеры.
Почтив такими словами память лучника, офицеры отправились на вал. Володыевский тотчас же отправил гонца к генералу подольскому и к ксендзу епископу с извещением, что мины уничтожены и рудокопы перебиты. Это известие было принято с огромным изумлением, но, сверх всякого ожидания, с тайным недоброжелательством. И пан генерал, и ксендз епископ были того мнения, что эти минуты победы города не спасут, а лишь раздражат жестокого неприятеля. Победы эти могли бы принести пользу только в том случае, если бы воюющие стороны вошли в переговоры. Вот почему оба начальника решили продолжать переговоры с турками.
Но ни Володыевский, ни Кетлинг не предполагали ни на минуту, чтобы эти счастливые вести могли произвести такое впечатление. Наоборот, они были уверены, что даже самые слабые духом люди теперь ободрятся и захотят оказать неприятелю упорное сопротивление.
Нельзя было взять город, не овладев сначала замком, а так как замок не только сопротивлялся, но еще громил неприятеля, то осажденным не было никакой необходимости прибегать к переговорам. Съестных припасов было достаточно, пороху также, а потому нужно было только охранять ворота и тушить пожар в городе. За все время осады для Володыевского и для Кетлинга это была самая радостная ночь. Никогда еще они не надеялись так крепко, что останутся целы и спасут дорогих им женщин.
— Еще два-три штурма, — говорил маленький рыцарь — и, как Бог свят, туркам надоест штурмовать, и они начнут нас морить голодом. А съестных припасов у нас достаточно. Сентябрь уже не за горами, через два месяца начнется ненастье и холод, а войско у них не очень выносливо; стоит им раз хорошенько промерзнуть, и они непременно отступят.
— Многие из них родом из Эфиопии и из других жарких стран, где растет перец, и их сразу мороз проймет. В худшем случае два месяца осады мы еще выдержим. Невозможно допустить, чтобы нам не прислали подкрепления. Очнется, наконец, Речь Посполитая, если даже пан гетман и не соберет большого войска, он все же будет докучать туркам набегами.
— Кетлинг! Мне кажется, что еще не пробил наш час.
— Все в воле Божьей, но и мне кажется, что до этого не дойдет.
— Разве, если бы кто из нас погиб, как пан Мушальский, тогда, конечно, ничего не поделаешь. Страшно мне жаль пана Мушальского, хотя он и умер геройской смертью.
— Дал бы Бог и нам такую смерть, но только не теперь, скажу тебе, Михал, мне ужасно жаль было бы… Кшиси.
— А мне Баси… Ну! Мы трудимся на совесть, и Господь Бог будет к нам милостив. Ужасно у меня радостно на душе. Надо будет и завтра совершить какой-нибудь подвиг!
— Турки на шанцах устроили деревянные щиты из бревен, и я хочу прибегнуть к способу, к которому прибегают при сжигании кораблей: тряпки уже мокнут в смоле, и я надеюсь, что завтра до полудня я сожгу всю их работу.
— Хе! — сказал маленький рыцарь. — Тогда я устрою вылазку. Во время пожара у них начнется переполох, уж не говоря о том, что им и в голову не придет, что мы сделаем вылазку днем. Завтрашний день может быть лучше сегодняшнего, Кетлинг.
На сердце у них было легко, и они поговорили еще некоторое время. Наконец, отправились спать, потому что были очень утомлены. Но маленькому рыцарю не пришлось проспать и трех часов, как вдруг его разбудил вахмистр Люсня.