Панацея
Шрифт:
Завертелось, закрутилось. Матушкин работал, не покладая рук. Верховный правитель встречался с членами Совета Безопасности, Совета министров, министрами, губернаторами, бизнесменами. Как с конвейера сходили выпуски передачи «Москва. Кремль. Матушкин». И как раньше – сосед по даче и кум соседа по даче. И давно забытые – «Верховный правитель работает с документами». Мироед Блюдин, крысятничивший и отключавший Матушкину свет за долги, пошел под суд за растрату средств СНТ «Мечта крест»…
До выборов – все то время, пока страна и обескураженное окружение Евстафия Старого знакомились
Вспоминается застольная беседа Сталина со своими присными – Ждановым, Кагановичем, Калининым, Хрущевым и другими государственными мужами.
Судя по всему, беседа эта состоялась в 1946 году, вскоре после переименования отвоеванного у фашистов Кёнигсберга. Древний город, по-немецки – «королевская гора», родина Иммануила Канта, колыбель немецкой классической философии, обрел новое кургузое имя – Калининград.
Сталин поинтересовался у малограмотного «всесоюзного старосты» Калинина, в честь которого назвали город Канта, о главной идее философа. Скорее всего, Калинин о Канте что-то слышал. Но философия была для него непосильной ношей. Сталин предсказуемо и не без ехидства взял инициативу в свои руки. Он заметил, что главной идеей Канта была «вещь в себе» – Ding an sich. «Кант считал, что вне наших представлений находится объективная вещь, “Ding”, которую мы не в состоянии познать, однако она реальна», – сказал Сталин.
Потом добавил, что Кант ошибался. В пример Канту вождь привел другого немецкого философа – Артура Шопенгауэра, который, по мнению Сталина, «оказался ближе к истине». Однако экзаменуемые сплоховали и не смогли назвать величайшую идею Шопенгауэра.
«Величайшая идея Шопенгауэра, – продолжал Сталин насмешливо, – это мир как воля и представление. Это значит, что за видимым миром нет ничего объективного, никакой “вещи в себе”, и чтобы заставить существовать это представление, чтобы сделать его реальным, необходима воля; огромная воля, которая и должна внушить это представление».
И далее Сталин говорит самое важное: «Представлений о мире существует столько же, сколько людей за земле; это неизбежно создает хаос; как же упорядочить этот хаос? Ответ прост: навязав всем одно представление. И его можно навязать только волей, единственной огромной волей, которая превыше всех прочих проявлений воли. Это я и сделал, насколько мне позволили силы». И далее Сталин говорит самое-самое важное: «И уверяю вас, под влиянием сильной воли люди в конце концов могут поверить во что угодно! Да, товарищи, во что угодно!»1.
Ж
Ко Дню России, отмечавшемуся в четверг двенадцатого июня, Матушкин приурочил первое обращение к подданным Российской империи. Предельно краткое, оно произвело эффект разорвавшейся бомбы.
Стенограмма обращения Верховного правителя Российской
Уважаемые подданные Российской империи!
В своем первом обращении, в своем первом программном выступлении хотел бы поднять вопрос, который видится мне ключевым для будущего нашей великой державы. Это вопрос доверия со стороны общества к власти. Доверие это, прямо скажем, невысокое. Подчас – нулевое.
В своей эпохальной речи мой предшественник Евстафий Старый вспомнил о видном политическом деятеле Афин Клисфене – сыне Мегакла и Агаристы, внуке сикионского тирана Клисфена Старшего из знатного рода Алкмеонидов. Евстафий Старый упомянул о заслугах Клисфена в обуздании тирании Писистратидов, в разгроме олигархической партии Исагора. Но, главное, отметил зримые успехи Клисфена в организации жизни афинского полиса, в развитии демократических институтов и гражданского самосознания.
В полной мере присоединяюсь к оценке, данной Клисфену Евстафием Старым. Предлагаю и дальше использовать бесценный опыт Клисфена в нашей работе на благо России. Считаю целесообразным заимствовать важную демократическую практику, введенную Клисфеном. Лидер Афин предложил изгонять из полиса лиц, которые – по мнению граждан полиса – не заслуживают доверия.
Напоминаю, что в древних Афинах был принят специальный акт о проведении народного голосования, в ходе которого граждане Афин могли написать на специальных глиняных черепках имя любого гражданина, который угрожал демократии. Так вот: человека изгоняли из полиса на целых десять лет, если его имя писали более шести тысяч граждан. Такая практика, учрежденная Клисфеном, получила название ОСТРАКИЗМА.
Подчеркиваю, что остракизм – не наказание за какое-либо противоправное действие, а практика выражения доверия или недоверия. А значит – интегральная оценка народом качества работы власти. Сам Аристотель писал, что Клисфен издал закон об остракизме, имея в виду интересы демоса, то есть простых людей!
Вообще, иногда Аристотеля заносило. Думаю, история о жеребце, который бросился в пропасть, узнав, что подобно Эдипу, в неведении совокупился со своей матерью – плод больного воображения философа. Но относительно Клисфена Аристотель абсолютно прав! Ну да Бог с ним, с Аристотелем!
Хочу порадовать вас, уважаемые подданные Российской империи. Сегодня я внес в Государственную Думу проект закона «Об остракизме в Российской империи».
Общеизвестно, что число коррупционных дел слабо соотносится с масштабами коррупции в нашем государстве. Тем не менее, в рамках правового подхода практически невозможно наказать многих коррумпированных чиновников и бизнесменов. Это логично с точки зрения права, но губительно с точки зрения восприятия ситуации обществом.
Дело, однако, не только в коррупции или иных злоупотреблениях, но в самой атмосфере доверия или недоверия тому или иному должностному лицу. Во все времена несущей конструкцией общественной жизни в нашей стране была идея справедливости. Идея эта – как правило, эфемерная, мечтательная, грела нам душу, в самые лютые времена вселяла в людей надежду. Можно попрать право. Но нельзя на долгосрочной основе презреть справедливость. Можно творить беззаконие, но только в том случае, если закон воспринимается людьми как несправедливый.