ПАПАПА (Современная китайская проза)

Янь Мо

Другое радостное событие было иного рода, сначала Чжан Даминь был потрясён, а потом возрадовался так, что всю ночь не мог нормально спать, несколько раз просыпался от собственного смеха. Их жилой район собирались сносить. С момента распространения этой новости план начали тут же реализовывать, по дворам как будто пронёсся осенний ветер, на всех стенах висели иероглифы: сносить. Серые иероглифы — сносить, сносить — напоминали жуткие указы древних императоров — рубить, рубить, рубить!

Из компании, занимавшейся сносом, приходили четыре раза, всё время были очень приветливы и радушны, будто все их заботы о жильцах, и они собираются вместе с жильцами поживиться за счёт государства. Замеряли площадь, сверили прописку, за Чжан Даминем закрепили трёхэтажную квартиру из трёх жилых комнат. Одну комнату — пожилой женщине, одну — молодой женщине, одну — семье из трёх человек, представитель компании

сказал, что этот вариант хорош, лучше не бывает, но Чжан Даминь не соглашался. По его представлениям, нужна была квартира с тремя жилыми комнатами и квартира с одной комнатой. Или две двухкомнатные квартиры. Представитель сказал: у вас нет никаких оснований для этого. А он ответил: у меня есть основания. — Ну и какие у вас основания? Он сказал: у меня такие основания: мой сын — гений, он уже экстерном окончил класс, я хочу, чтоб он ещё два класса окончил экстерном. Ему нужно место, чтобы нормально готовиться к урокам, моему сыну нужен… кабинет! Когда речь дошла до слова «кабинет», Чжан Даминь почувствовал, что ему трудно выговорить, а сказав, смутился. Представитель сказал: государство не предоставляет кабинеты для гениальных детей, даже если они сразу после рождения в университет поступят. К тому же ему всего двенадцать лет, наш начальник ростом один метр шестьдесят шесть сантиметров, а мой сын ещё выше! Тут представитель рассмеялся: да будь он хоть два метра ростом, вам всё равно придётся жить с ним в одной комнате. Чжан Даминю было горько: так относиться к гению, страна рано или поздно ещё пожалеет об этом! Представитель компании, занимавшейся сносом, выразил глубочайшее сочувствие: давайте сначала подпишем договор, и пусть они потом жалеют! Чжан Даминь сел, подписал договор, только в душе чувствовал небольшое неудовлетворение. Комнаты — это печёная лепёшка, кабинет — лук, естественно, если в лепёшку завернуть лук, будет очень вкусно, но и просто лепёшка тоже сойдёт, всё лучше, чем ходить голодным.

Эта новость, достигнув больничной палаты, вызвала непредсказуемый эффект. Чжан Сыминь точно знала, что уже не сможет там жить, тем не менее описала свою будущую комнату и давала всем наставления, как её обставить. Никогда не виденная комната стала прекрасным видением, которое захватило её, дало ей ощущение удовлетворения. Перед смертью у неё не было других мыслей, она лишь повторяла слово «шторы». Когда ей купили дорогие шторы и дали потрогать, она тихонько покачала головой. Внезапно вспомнили, что её любимый цвет зелёный, поспешили поменять на зелёные шёлковые, она осторожно потрогала и опять тихонько покачала головой. Ли Юньфан тогда пошла в магазин и купила самую дешёвую ткань светло-зелёного цвета, очень тонкую, почти прозрачную. Чжан Сыминь дотронулась пальцами, взяла и не отпускала, поднесла близко к глазам и осмотрела каждый миллиметр, как будто рассматривала каждый прожитый день. Она не могла вымолвить ни слова, только на лице её появилась бледная улыбка, будто составлявшая единое целое с бледной тканью. Во время просветления перед смертью она вдруг отчётливо сказала несколько слов. Это был итог её жизни и в то же время чёткое завещание Чжан Сяошу.

— После того как тётя уйдёт, ты должен вместо меня подметать комнату!

Чжан Сяошу держал тётю за руку и уже не мог плакать. Поминки прошли торжественно, пришло много народу, и всё незнакомые. Чжан Даминь не позволил матери пойти, боялся, что она оскандалится, а в результате опозорился сам. Когда вся семья рыдала в больнице, он не плакал. Но стоя возле тела сестры, окружённого живыми цветами, он почувствовал, что что-то не то. Столько людей пришло, но не было её молодого человека. Он всё время думал, что сестра только говорит, что нет любимого человека, и полагал, что нет друга и ничего страшного. А сейчас он понял, что у сестры и правда не было любимого, и это так несправедливо по отношению к ней, слишком несправедливо по отношению к такой замечательной девушке, несправедливо по отношению к сестре! Чжан Даминь разрыдался как деревенская баба. Глядя на бледный и печальный профиль сестры, он рыдал так, что лишился чувств, напугав Чжан Сяошу.

Уже потом коллеги из девятой больницы судачили о том, что Чжан Сыминь очень красивая, откуда же у неё такой братец, маленький, как глиняный горшок. А некоторые говорили: кто этот человек, наверняка её двоюродный братец из деревни, плакал, как идиот? Чжан Даминь действительно опозорился, прелестная и несчастливая передовик труда тихо ушла под мощный и грубый плач старшего брата. Брат виноват перед ней.

Представитель компании, занимавшейся сносом, пришёл к ним в дом, сначала отвесил поклон живым, потом поклонился фотографии умершей, затем сказал: выражаем искреннее сочувствие вашему

горю, примите соболезнования, сядем, подпишем договор. Чжан Даминь замер: какой договор подпишем? Разве не подписали уже?

— То был проект, не считается.

— Не надо говорить, подписывать, так подписывать, где подписывать?

— …вот здесь.

— Минуточку… когда это три комнаты пре-пре-пре-превратились… превратились в д-д-д-две! …твою мать! Мы её ещё не выписали! Прах моей сестры ещё не остыл!

Никто не препятствовал ему, и Чжан Даминь ударил этого молокососа в костюме. Соседи были поражены. Чжан Даминь с ножом для рубки овощей гонялся по двору за метавшимся в разные стороны парнем из компании по сносу зданий, тот бегал так быстро, что потерял ботинки. Разве это похоже на Даминя? Когда его ударили по голове кирпичом, он и то не дал сдачи, а что с ним сегодня случилось? А, ясно, у него душа болит из-за сестры, это такой удар!

В день принудительного сноса домов Чжан Даминь обхватил гранатовое дерево и не отпускал. Бульдозер уже снёс комнатку, а он всё висел на дереве, размахивая руками, как упрямая, несообразительная обезьяна. Он страстно и со слезами говорил, как мятежный бунтарь: моя сестра уже и диван выбрала, моя сестра и обои выбрала, моя сестра и занавески выбрала, моя сестра… Вы не можете с ней так поступить! Верните комнату моей сестре! Товарищи, моей сестре и после смерти нет покоя!

Человек, занимавшийся принудительным сносом, нисколько не рассердился, он спокойно подошёл к Чжан Даминю и посмеялся над ним: тут живым людям квартир не хватает, а вы мёртвой хотите целую комнату, и не мечтайте! Сейчас тебя снимем, чтоб ты очнулся! Пятеро или шестеро парней вцепились в руки и ноги Чжан Даминя и стащили его вниз. Чжан Даминь не нашёл иного выхода, как сжечь все мосты, и заверещал как резаный.

— Вы не можете отнять комнату моей сестры! Верните мне трёхкомнатную квартиру! Это гранатовое дерево посадил мой отец, вы не можете его уничтожить! Верните мне трёхкомнатную квартиру! Разрешите нам жить в трёхкомнатной квартире, мой сын — гений, я должен ему обустроить кабинет… прошу вас! Товарищи, господа… пожалейте нас!

Сотрудник компании ещё больше развеселился. «То сестра, то отец, то сын — ты практически всех вспомнил?

Если можешь, вспомни о своей чести! Сейчас упрашивать уже поздно! И лизать нам ноги тоже бесполезно! Иди, ешь кукурузные пампушки, ты!»

При этой сцене присутствовал и один инспектор, он смотрел издалека и очень тревожился: почему этот товарищ настолько не уважает законы? Почему так не уважает законы? Вам нужно усилить пропаганду законов, упор делать на воспитании, на мягких мерах, быть деликатными и тактичными. Конечно, что касается таких упрямых паршивых овец в стаде, то нельзя быть к ним снисходительными, ни в коем случае, надо усилить размах, нанести жестокий удар, поэтому следует создать хорошую обстановку, сохранять спокойствие, продвигать нашу работу вперёд, вперёд к… О, подарок! Аплодисменты!

Паршивая овца в стаде — Чжан Даминь — сам был виноват в том, что его задержали и заперли в чёрной железной клетке. После помещения в клетку он немного успокоился, понял, что действительно опозорился, ещё хуже, чем на поминках, теперь он в этом очень раскаивался.

Спустя две недели паршивая овца вернулась в своё родное гнездо, лицо почернело, руки истощились, но глаза сияли и лучились энергией, как будто он только что вернулся из отпуска, проведённого на взморье. Он боялся, что жена встретит его с покрывалом на голове, но обнаружил, что в доме обе комнаты в идеальном порядке, а жена, повязав фартучек, готовит ему рыбку! Она взяла лопатку для приготовления еды и стукнула его по голове, скрежеща зубами от злости: ах ты, саранча, зачем выпрыгиваешь, когда не просят?

— Пусть я выпрыгиваю, когда не просят, пусть я прыгаю в воду, не спрашивая, но ведь… никто мне не сказал, что вода-то — кипяток!

Чжан Даминь сел, ему всё казалось, что в комнате чего-то не хватает. А, вспомнил, дерева нет. Теперь всё не так, как было прежде, как же скучно, ужасно скучно жить в комнате, где по центру не растёт дерево! Чжан Даминь скучал по своему любимому гранатовому дереву.

Начальник цеха опять вызвал Чжан Даминя к себе. Чжан Даминь скромно сел, уговаривая себя, что ничего особенного не происходит, всего лишь должность заместителя начальника участка. Начальник сказал: ты должен понять правильно. Чжан Даминь поднял плечи, подумав: даже если я задеру хвост, всё равно до неба не достану. Начальник сказал: ты обязательно должен ко всему отнестись правильно. Чжан Даминь подумал: мать твою, посмотрите-ка, я такой гордый, самоуверенный, самонадеянный, глядящий на других свысока, — взяточник и коррупционер? Если я стану заместителем начальника участка, прежде всего я…