Папина жизнь
Шрифт:
Тогда с детьми было легко, труднее было со взрослыми. Я не имею в виду Лайзу и Камиллу, с которыми я был хорошо знаком и опасаться мог разве только заговора с целью снять с меня штаны. С остальными же взрослыми я вел себя как настоящий параноик.
— Добрый день! Добрый день! Я — Джо. Как видите, девочки у нас прекрасно празднуют!
Еще мне нужно было продемонстрировать свои, так сказать, верительные грамоты тем мамам (с девочками приходили в основном мамы), чьи дочки были на первом празднике у Глории, который устроила Дайлис за неделю до этого. Тогда девочек повезли в парк аттракционов, катали на пони,
— Вы их видите по выходным через раз, да, ээ… Джо?
— Да нет, вообще-то по неделе через раз.
— A-а. И кто у вас за ними смотрит?
— Я. А разве их мама вам не рассказывала?
Некоторые вопросы следует прояснять сразу. Глория тоже это усваивала.
— Папа, праздник был просто потрясающий!
— Такой же потрясающий, как у мамы?
— Такой же!
— А может быть, еще чуточку более потрясающий? В чем-нибудь незаметном, но важном?
Глория уставилась на меня своими карими глазами, копиями других глаз, которые так же фокусировались на моем лице в прошлой жизни.
— Папа! Я уже сказала: точно такой же потрясающий. Все!
С тех пор Глория стала относиться ко мне прохладнее и настороженнее. Где-то спустя полгода я повел ее, Джасмину и Шантель в бассейн. Я машинально, как всегда, закрылся с тремя юными подопечными в семейной раздевалке. Джасмина и Шантель захихикали.
— Пап, — сказала Глория, — мы не хотим смотреть на твою попу.
— Вы ее и не увидите, — парировал я, лихорадочно размышляя, — если не купили билеты заранее.
Хи-хи-хи-хи-хи!
Пока-пока-пока!
И я ушел в отдельную раздевалку. То был поворотный момент. В следующие месяцы у Глории постепенно появлялись новые манеры, в которых я не сразу узнал подростковое отчуждение. Я впервые заметил, что она охраняет свое личное пространство от невинных вторжений братьев.
— Билли! Джед! Да я же одеваюсь! Это моя комната! Уходите!
И уже стало понятно, что некоторые наши моменты близости отходят в прошлое. Она реже приваливалась ко мне на старом диванчике. Она уже давно не вбегала ко мне в ванную, когда я мылся. Когда ей понадобился антисептический крем, она сама им обмазалась.
А теперь Глория выходила на новые виражи. Ее подружки в коротких маечках и шортиках ввалились в парадную дверь и устремились в ее комнату. Мы с Анджелой подарили ей плейер для дисков и кассет, и вскоре «прикольные девчонки» и «зажигайки» (так гласили надписи на их топиках) добросовестно вертели попами под музыку «Блю» и «Дестиниз Чайлд»[14].
— Мама с папой подарили мне такую книжку про детей, когда мне было пять лет. Там все картинки про голых женщин и мужчин. Мне подружка сказала, что они делают друг другу секс!
— А мне мама говорила, что это называется трахаться!
— Трахаться!
— Ага! Твой папа трахнул маму!
Папам вход туда был воспрещен, и мальчикам тоже. Это не расстроило Джеда, который спокойно сидел у себя с набором наклеек и конструктором, но расстроило Билли. Он слышал
— Помогите! — возопил он.
— На кого ты похож! — заржал я, вскочив с корточек — я слушал у дверей комнаты.
Кенни оглядел себя в настенное зеркало.
— На самого опасного пидора в мире.
— Я всегда повторяю: будь самим собой.
— А я всегда повторяю, что у тебя тут живет один бешеный ребенок!
— Вини родителей, — посоветовал я.
С физиологической точки зрения в Глории совершенно явно доминировали гены по женской линии. Эти взгляды — не мои. Ее быстро формирующаяся фигура, как я уже сказал, являла собой ее мать в миниатюре. И все же, думаю, лучшие ее черты унаследованы именно от меня — остроумие, решительность, ум, — одним словом, те качества, о которых мне приятно было слышать в связи с собственной персоной. А как горько было видеть, что мой когда-то самый близкий человек, моя поддержка в дни одинокого отцовства теперь все теми же своими качествами доводит меня до отчаяния!
Все началось в тот день, когда Анджела вышла из ванной с тоненькой палочкой, на которой синела полосочка. Беременность жены и созревание дочери — два одновременно гремевших землетрясения.
— Ей безумно интересно всё, — объяснила Анджела.
— Что — все?
— Все! Сперматозоиды, яйцеклетки, дезодоранты, тампоны, лифчики.
— Вроде бы все девочки в этом возрасте такие же.
— Да, но Глория очень взрослая для своих лет. Она уже как подросток. Так быстро растет.
Мы сидели с Анджелой перед кабинетом врача. У меня пробуждались померкнувшие было воспоминания: вот медово-зеленые, шелково-прозрачные ренуаровские гребцы на стенах, вот автоматы для воды, низенькие столики со стаканами и проспектиками курсов для будущих родителей. Анджела впервые попала в порт, откуда начинается таинственное путешествие, где я бывал целых три раза.
— Что ты помнишь? — спросила она.
— Помню, что сюда должна прийти женщина в рубашке с логотипом Государственной службы здравоохранения и вызвать тебя по имени, причем часа через два.
Но я ошибся: она явилась через пять минут.
— Вы Анджела? Анджела Слейд?
— Да.
— Пойдемте со мной. Меня зовут Шинейд.
Мы вошли в кабинет. Анджела и Шинейд сели друг против друга. Я знал свое место и скромненько примостился в углу.
— Итак, Анджела, у вас это первая беременность?
— Да.
— И как себя сейчас чувствуете?
— Нормально. Немножко волнуюсь. Немножко боюсь.
— Кровотечений не было?
— Нет.
— А болей?
— Нет, только каждый день наизнанку выворачивает. Вот это да, неприятно.