Папина жизнь

Хилл Дэйв

— Ничего, это хороший знак, так и должно быть, — сказала Шинейд. «Я же тебе говорил», — взглядом сказал я Анджеле.

— Ну, хорошо, — сказала Шинейд, — давайте сделаем ультразвук. Лягте, пожалуйста, на кушетку, стяните одежду вниз, чтобы мне был виден живот.

Шинейд задвинула ширму, и они скрылись за ней от моих глаз. Меня кольнула ностальгия. Вот я снова в кабинете врача, — наполовину участник, наполовину досужий наблюдатель, и мне было приятно видеть, что обычный протокол сохранения женской

скромности остался неизменным. Когда «дама в положении» спустит всю одежду, будущему отцу позволяют смотреть на обнажившиеся части тела. Но посмотреть, как его жена раздевается, ему не разрешают. Это зрелище может быть достаточно сексуальным, а разве можно теперь заниматься сексом, если речь идет о продолжении рода?

— Зайдите, если хотите, — позвала Шинейд.

Я уже был на ногах. Раздался скрип, и Анджела вскрикнула:

— Ой!

— Извините, — это Шинейд, — оно холодноватое.

Голубое желе на животик, ультразвуковой пудинг прямо из тюбика. Шинейд возила датчиком по вязкой лужице и глядела на нечеткое изображение на экране. Ничего толком не видно. Я вопросительно посмотрел на нее.

— На таком раннем сроке обычно еще ничего не видно. Это, по-видимому, просто уголок матки. Сейчас быстренько посмотрим внутренним датчиком.

Это что-то новенькое. Шинейд натянула резиновую перчатку, достала презерватив и надела его на датчик, который держала в руке.

— Согните ноги в коленях, пожалуйста.

— Ничего себе денек начинается, — с нарочитой бодростью заметила Анджела и ухватилась за мою руку. Как все-таки хорошо, что я мужчина, порадовался я.

— Так, все в порядке, — наконец сказала Шинейд. Анджела застегнула джинсы, которые ей уже недолго оставалось носить.

— Расстроилась? — спросил я по дороге обратно в стерильным коридоре.

— Из-за чего?

— Что мы ничего не увидели?

— Немножко. А ты догадался?

Да уж догадался.

— В следующий раз будет намного лучше видно. Увидим и головку, и спинку, и ножки. Иногда они там пальчик сосут. А на аппарате напечатают фотографию, если захочешь забрать с собой.

У нас были такие фотографии Глории, Джеда и Билли. Интересно, у меня они сейчас или у Дайлис?

— Не странно тебе снова все это переживать?

— Не странно. Приятно.

— Почему?

— Потому что на этот раз мне действительно очень хочется.

— Но мальчиков ты тоже хотел, разве нет? И Глорию.

— Да, хотел… — Это правда. Хоть я и не просил у Дайлис никакой Глории, но как только я узнал о ее зачатии, ни разу не задумался об аборте. — Разница в том, что сейчас я и тебя очень хочу.

— Перестань. А то я заплачу.

Поздно, я уже достал из кармана платочек и дал ей. Мы прислонились друг к другу, ища поддержки.

— Полюбят ли его старшие дети? — спросила Анджела.

— Я

уверен, что да. — Уверен-то я был насчет Глории и Билли, а про Джеда ничего никогда нельзя сказать заранее.

— Они же не станут со мной враждовать, правда?

— Нет, они не такие. Они тебя по-настоящему любят, особенно Глория. Ты же сама говорила, что она тебе просто прохода не дает.

Анджела склонила голову мне на плечо, и снова ее плечи задергались, на этот раз от смеха.

— Она необыкновенная девочка. Ей столько пришлось вынести, и через все это она прошла так спокойно, гладко!

— Она скоро догонит мать по росту, правда, мать у нее и не очень высокая.

Анджела остановилась. На ее лице еще не высохли слезы.

— Ты пугаешься, потому что все время видишь в ней Дайлис, да?

— Ну, в общем, да. Знаешь, дело даже не во внешнем сходстве, но она иногда так на меня смотрит… И так себя держит… — Я дернул плечами. — Но этого же все равно не избежать, правда?

Мы пошли дальше. В клиниках, конечно, все стерильно, но почему-то чувства начинают бурлить со страшной силой.

— Может так быть, что они с Дайлис сблизятся, когда Глория подрастет, — сказала Анджела. — Тебе это будет тяжело?

— Наверное. Но пока она со всеми девичьими расспросами идет к тебе.

— Дайлис она, наверное, тоже расспрашивает.

— Но ты ее так интересуешь!

— Ну, так я же все-таки беременна. Это ей знаешь как интересно!

— Да, это правда.

Дома Анджела мягко досказала свою мысль:

— Я хочу сказать, что скоро ей по-настоящему будет нужна мама. И я не знаю, когда она начнет отдаляться от тебя.

Я вытер пыль в студии и разобрал кисти, готовясь как следует (или как раз как не следует) работать на Чарли. В качестве первого задания мне предстоял «Загнанный Майк Тайсон». Однако перед тем как приняться за творческую проституцию, я решил немножко поработать для души и попросил Глорию позировать мне для картины. К моему легкому удивлению, она согласилась. Глория, хотя и становилась все более и более уверенной в себе, еще не приобрела никакой самоуверенности (различие тонкое, но для меня важное). Она устроилась в кухне на стуле, под моей расшатанной лампой.

— Смотри на дверь.

Она смотрела, а я ее рисовал. Сначала мы молчали. Потом я спросил:

— Глория, тебе сейчас хорошо?

— Да.

А что это было за «да», я толком не понял. Легко она сказала? Заставила себя?

— Ты любишь Анджелу?

— Ну конечно, я ее вообще обожаю!

Так, здесь ничего особенного не добьешься. Я стал работать дальше. Набросал расправленные плечи, ровно стоящие ноги, руки — она положила одну руку на другую, в браслетике.

— А мама счастлива, как ты думаешь?