Паралипоменон
Шрифт:
– Пусть так. И баста.
– Что же ты на полу?!
– А пол - сиденье самое просторное. Захочу - так сяду, захочу - так.
Дядя Захар заелозил, вытянул ноги - и едва не споткнулась тетя Лиза.
– Ах, подберись-ка, распластался!
Дядя Захар хотел подняться, а поскользнулся и ногой попал под стол. Там загремело, и закрученная банка покатилась.
– Тише ты! Вступило что ли?
Дядя Захар сделал вид, что и не думал вставать:
– Ах вот как! А я-то думал, что там такое краснеется? Зачем так много вишен? Может, на следующий год
– Как останется? Некому, что ли, кушать? Вот Надюшке баночку, и Вере отвезет.
– Так ведь если земной шар...
– Да ну тебя, говорун! Руки мой! Покажи, грязные?
Тетя Лиза взяла дядю Захара за руку - посмотреть. Да и потянула, подняла. Я зазевалась, а дядя Захар смирился, сел на стул, на куртку...
Тетя Лиза подала нам огромные тарелки с щами, до половины в них уходила ложка, а дядя Захар начал резать хлеб - и порезал целую буханку шесть кусков получилось у него. Тетя Лиза намазала мне хлеб домашним маслом - желтым, зернистым, так густо, что едва бы и в рот вошло. Я это масло не люблю, и каждый раз, как я гостила у нее, тетя Лиза мучила меня этим маслом - только тетя Лиза уйдет с веранды, я умолю дядю Захара, он возьмет мой бутерброд, пальцем снимет масло и съест, как возвращается тетя Лиза. Оказывается, она за новой банкой масла ходила в погреб - и уже намазывает мне новый кусок...
Обычно дядя Захар любил расспрашивать гостей и квартиранток "чему сейчас учат" - какие есть предметы, что какой предмет изучает. Особенно интересовался он биологией и происхождением человека. Я все ждала, когда же дядя Захар заговорит на любимую тему, еще в автобусе придумывала, что скажу. Но скоро поняла, что дядя Захар едва ли помнит меня и не знает, учусь ли я, работаю, замужем или нет. Марина рассказывала мне, как она объясняла дяде Захару теорию Дарвина, показывала схемы в учебнике. Дядя Захар грозил ей пальцем:
– Если я посажу клен - из него никогда ясень не вырастет!
– Ну а Бог-то откуда?
– Бог, он и есть Бог! Откуда!
Я вспомнила об этом и, чтобы сделать дяде Захару приятное, сказала:
Знаете, ученые доказали, что человек не от обезьяны произошел.
– А откуда взялся?
– спросил дядя Захар.
– А вы как думаете?
– -Кто ж его знает. Я и не знаю - жизнь прожил, не видал, и откуда человек берется? Может, баба рожает, а может, планетяне приносят.
– Вот болтун! Болтун!
– сказала тетя Лиза и отерла лицо мокрым полотенцем, которым только что вытирала посуду.
С собой мне дали неподъемную сумку, потому что я отказалась от второй, и тетя Лиза тайком вдвое утяжелила первую, и ведро сметаны.
Тетя Лиза, сморкаясь, простилась со мной у калитки, а дядя Захар пошел было провожать меня до остановки, как всегда, но, к счастью, встретился нам парень с шеей, задавленной плечами, и дядя Захар перепоручил меня ему...
– Маринке, эта, привет и все дела, - сказал парень, проталкивая мое ведро в автобус.
– От Вавана, она знает, брата Кабанова, и все дела.
Все племянницы, внучатые племянницы,
Каждый вечер сидит дядя Захар в саду, под дубом, который сам посадил двадцать лет назад.
ОЖИДАНИЕ
– 1
В ту зиму мне выпало неудачное время - все мои друзья разъехались, и мне пришлось ждать.
Дядя Василий вез меня в кабине Инженерского фургона с зарешеченными окнами без стекол. Дверцы фургона непрерывно лязгали, и мне казалось, что что-то с грохотом валится на дорогу.
Когда мы подъезжали к поселку, стало светать - и прежде светлело не небо, а складчатые залежи снега по обе стороны дороги, похожие на застывшие волны рассеченного Моисеем моря.
На посыпанном рудым песком крыльце нас встречала Марина в сером заячьем полушубке. Она закрывала ладонями холодные уши и целовала меня, собирая губы дудочкой, так, что мне казалось, что маленький упругий мячик крест-накрест тыкается в мое лицо и отскакивает.
С первым автобусом Марина уехала в Данков.
И я все дни проводила одинаково. До обеда грела ноги на батарее и читала, наугад вытаскивая книги из шкафа. После обеда ходила в гости к Марининой подруге, живущей через два дома от нас.
Жизнь ее текла в поисках позы поудобней на бугристой перине, набитой свалявшимся пухом.
Лена опутывала себя вязальными нитками, разноцветные пуповины тянулись к ней, и в тишине слышно было, как клубки ворочаются и подпрыгивают в кастрюлях.
Я ходила к Лене только затем, чтобы уйти из дома, и от жары и скуки у нее меня клонило в сон. Сливались колкий блеск - снега за окном, и матовый - спиц, которыми Лена как веслами ворочала, вывязывая шерстяные волны. То исчезали в моей дреме, то появлялись в болезненной ясности напряженная голая лампочка, золотой зуб в Ленином зеве, ее вздохи, тоскующий голос и ветер в проводах.
Проезжал второй автобус. Я уходила от Лены и шла домой, делая крюк через весь поселок.
У дома Аслановых я искала свежие - с острыми краями - следы, но Юсуф не приезжал.
С третьим автобусом возвращалась из школы Зухра. Она хозяйничала в доме, цветной тенью мелькая за обледенелыми окнами.
– 2
Вечерами все собирались у Конька.
Его молодость прошла в тюрьме. Он вернулся пьяницей в пустой дом.
Ребята приносили ему самогон, иногда еду. Конек почти ничего не ел и спал, не раздеваясь. Из-под посеревшего одеяла торчали сапоги.
Стулья и лавки давно исчезли, и садились в шубах и телогрейках на не застланную кровать.
Снег возле дома никто не расчищал, и у самых подоконников начиналась снежная гладь, поглотившая все дворовые постройки. Только верхние ветки каких-то кустов со сморщенными, будто тряпичными, ягодами еще торчали над поверхностью снега.
Жорик Петух и Сеня Леший приходили раньше всех и топили облупленную печь штакетником хозяина.
Вечера проходили однообразно, но они проходили в ожидании.