Паралипоменон
Шрифт:
Когда я захочу, тогда и уйду.
Шура стоит на кровати и перебирает что-то на полке. У нее цыпки на коленках.
Куда с ногами на кровать!
Марина хочет схватить сестру за ногу, но Шура перепрыгивает через спинку кровати, бросает Марине какую-то книжку в лицо и убегает. Марина гонится, Шура кричит в коридоре, я вижу тени сестер на пороге.
Фатьма еще ниже склонилась над книгой. Ее пробор похож на серебряную нитку.
– Слышал, Юсуф, - сказала Зухра, - Антон Ковырялов поехал бычка сдавать и пропил. Танька
– Она болтает, - ответил Юсуф, - разве баба может убить?
Я сказала: - Может. Отравить может запросто.
– Да, - сказала Фатьма.
– Я могу, Юсуф.
– Где читаешь?
– "В тот день люди будут как разогнанные мотыльки, и будут горы, как расщипанная шерсть".
– Бабочки куда-то исчезли, - сказала Зухра.
– Они на ночь спрятались, - ответил Юсуф.
– Ночные бабочки живут только один день. Наверное, они спрятались куда-нибудь, чтобы умереть.
Сегодня, когда мы стирали, и мокрые рубашки пузырились в корыте, Марина спросила:
– Если бы тебе надо было выбрать из родни, чтобы он умер, а иначе все умрут, кого бы ты выбрала? Себя нельзя.
– Я не всю свою родню знаю. Наверняка кто-нибудь сам хочет.
А я думала, меня.
Я поняла, что она все знает. Вечером я в первый раз сказала ей, что пойду к Зухре. Я ходила к ней каждый день.
Стало совсем темно. Наши бледные призраки сидели в окне, в черной спальне, и отражения немного двоились.
– Интересно, они уже ушли на поляну?
– спросил Юсуф.
Я сказала: - Зухра, подлей мне чаю, пожалуйста.
Сейчас попьем и все пойдем, неймется ему! На здоровье. Маринка тебя уже видеть не может, достал ее, как... шайтан.
Фатьма перестала читать и смотрела на нас. Ее синие ресницы торчали прямо, как иглы.
– Ты дура, Зухра, я тебе при всех говорю - мы с Мариной будем жениться, я знаю, что делаю. Или я... офигею. Да, Надь?
– Не знаю. Со временем все меняется.
Нет!
Фатьма стала читать вслух, у нее дрожал голос, и от этого дрожания становился все сильнее:
"Пусть пропадут обе руки Абу Лахаба, а сам он пропал! Не помогло ему богатство его и то, что он приобрел. Будет он гореть в огне с пламенем, и жена его - носильщица дров; на шее у нее - только веревка из пальмовых волокон!".
Фатьма встала, опираясь на стол так, что пиалушка Юсуфа зазвенела, соприкасаясь с заварным чайником, нагнулась, и конец ее косы упал на стол, стукнув, как что-то тяжелое. Фатьма взяла из-под стула костыли и шагнула к двери. Она отдернула занавесь, и сидевшие в складках мотыльки разлетелись по спальне.
ДЫШИ-НЕ-ДЫШИ
Однажды, когда мы с Мариной гуляли, за нами увязалась Олька. Она залезала на все заборы и рассказывала, что видит оттуда. Она видела Москву, как тетя Маня колотит дядю Пашу, и как тетя Полина превратилась
– Вон баба Параша шуруя, колун схватила, да как дала! Вон у жабы лапа-то отлетела! Теперь Полинка охромела либо!
Вечером к нашей бабушке зашла тетя Полина. Она опиралась на палку, и тапок был не обут, а привязан веревочкой к ее распухшей забинтованной ноге.
С тех пор мы подружились с Олькой.
Мы сидели на ступеньках магазина и слушали Олькины рассказы о поселковых бабках, столпившихся под липой в ожидании машины с хлебом. Все они были ведьмы.
К нам подошла Юлечка, наша ровесница, но до того хорошенькая, что на нее заглядывались и взрослые. Она была в гольфах и с дамским лакированным кошельком под мышкой.
– Идет, чулида, - сказала Олька.
– Здравствуйте, девочки, - Юля не села на пыльное крыльцо, а встала поодаль и, зажав кошелек коленками, стала переплетать косичку.
– Юлькина бабка нашу кобылу испортила, - рассказала Олька.
– Плюнула ей под хвост - и все.
– Хватя болтать! У вас и кобылы-то никогда не было. Папка твой всю жизнь на мерине ездиет.
– А почему наша кобыла мерином стала? Потому, что твоя бабка-ведьма ей под хвост плюнула. Не знаешь ничего - и молчи.
– Я не знаю ничего? Вон ведьма идет настоящая - Дышиха, она по руке гадая как цыганка, не знаю я прямо ничего.
По дороге маленькими шагами шла женщина. Это была Дыши-не-дыши, фельдшерица на пенсии, но назвать ее старухой было бы трудно. Рыжие косы с сединой она уложила корзиночкой, очень модное в городе лет десять назад платье было утянуто в талии узорным пояском, каблуки вихлялись, и ноги Дыши-не-дыши все время подворачивались на комьях засохшей грязи.
– Добрый день, Антонина Ивановна!
– закричала Юлечка.
– Привет, - сказала Дышиха.
Она не подошла поздороваться к замолчавшим бабкам, а достала из кармана пачку папирос и закурила.
– Юль, пусть она нам погадает, - сказала Марина.
Я сказала: - Пожалуйста.
Стало так интересно, что по спине побежали холодные мурашки.
– Что она, при всех, что ли, будет? Чтобы все узнали?
– Юлечка таращила глазки, и это ей очень шло.
Мы договорились купить хлеб, отнести его домой и встретиться у Дышихиного дома.
Мы с Мариной пришли первые, но боялись выйти под дышихины окна и стояли в проулке, между двух глухих стен соседних домов. Там было эхо - и поэтому мы уже не сомневались, что Дыши погадает нам правду. Мы говорили шепотом, и наши тени на белой облупившейся стене были какие-то необыкновенно черные.
Наконец мы увидели, как по дороге идут Олька и Юлечка. Юлечка переоделась, а Олька специально шаркала, чтобы пылить ей на гольфы.
Мы медленно подошли к дому.
Одинаковые цветы росли в палисаднике и в горшках на окнах.