Парализованная жена генерала дракона
Шрифт:
Я молча смотрела на еду, чувствуя, как у меня кружится голова. Вдруг вспомнила про гордость, глядя, как на столике появляются тарелки с такими изысканными лакомствами, что тут сложно было сдержаться. Я отвернулась, чтобы не смотреть.
— Опять что-то не так? — послышался голос Ная, а я молчала, предпочитая смотреть в стену. Пусть делает, что хочет.
Огонек надежды в моей груди ему вряд ли удастся погасить.
Глава 14
— Я не голодна, — произнесла я с упрямством в голосе. — Можешь сразу уносить. И не приносить больше.
Мой
— Точно не голодна? — послышался голос Ная.
— Точно, — прошептала я. — Я предпочту умереть от голода. Я ведь знаю, что я — твоя обуза. Что ты спишь и видишь, как избавиться от меня. Только родовая честь семьи не позволит тебе развестись со мной. Этого ты боишься? Не так ли? Боишься, что как только ты разведешься, все газеты будут трубить о том, что доблестный генерал Найтверт Моравиа бросил свою парализованную жену. И хоть на твоем месте так поступил бы каждый, но тебе это не простят. И ты этого боишься. Поэтому ты предпочел бы видеть в газете мой портрет с траурной лентой и заголовок о том, что я скончалась ночью после долгой болезни. И я решила упростить тебе задачу. Я скоро избавлю тебя от своего присутствия в твоей жизни.
Я сглотнула. Слова давались мне тяжело. Я словно умирала, говоря эти слова, но внутри чувствовала, как будто в груди вновь загорается огонек сопротивления плохим мыслям — слабый, но живой. Я решила упростить ему жизнь. Могу — не есть. Могу — уйти сама.
Перед глазами увидела мой будущий траурный портрет, словно наяву.
— Можешь больше не носить мне еду, — повторила я, глядя ему в глаза.
Я сглотнула, глаза наполнились слезами. Перед глазами встал образ, что никогда не исчезнет. Всплывали сцены прошлых дней, их тепло, его голос, его рука, утирающая слезы. И вдруг — ощущение, что всё ещё не потеряно. Что внутри всё ещё живет искра, которую нельзя погасить.
— Глупости говоришь, — заметил Най. Но что-то в его голосе изменилось. Мне показалось, что в нем проснулась прежняя мягкость, словно мои слова всколыхнули какие-то былые чувства. Словно не все угасло внутри него.
Я услышала, как ложечка поскребла о тарелку, а я увидела ее перед своим носом.
— Ешь, — прошептал Най. Я почувствовала, как у меня на глаза навернулись слезы. Я смотрела на ложку, думая, что он сейчас чувствует. Неужели совесть проснулась?
Я понимала, что как прежде уже не будет. Понимала, что та любовь, которая вспыхнула в моем сердце, тлеет угольками, пытаясь сжечь воспоминания о том, как его рука скользила по моей щеке, утирая слезы. Как его голос шептал: «Не плачь, моя куколка… Моя девочка… Мы что-нибудь придумаем… Доктора могут ошибаться. Знаешь, они уже столько раз ошибались…».
Не веря своим глазам, я вдруг почувствовала, словно на мгновение вернулось то, что я считала потерянным. Эти пару мгновений, когда ложка направлялась к моим губам, я снова почувствовала жаркий импульс любви. Такой сильной и такой неуместной. Словно не было этих дней издевательств!
— Господин генерал! — послышался стук в дверь, когда ложка едва не оказалась у меня во рту. — Вам письмо!
Глава 15
Я смотрел на жену. В ее
Исчезла.
Глаза моей жены казались мне пустыми, безжизненными, словно она уже сдалась, смирилась с судьбой. В них не было ни боли, ни желания бороться — только безмолвное отчаяние.
И это меня испугало. Возможно, я где-то переступил черту? Перегнул палку? Может, я слишком торопился, пытаясь спасти её, забывая о том, что иногда лучше оставить всё как есть?
Сейчас я хотел плюнуть на всё и просто накормить её, обнять, укрыть своими руками и всё рассказать — рассказать, что делал это ради неё, ради любви, ради того, чтобы она снова танцевала и улыбалась, чтобы порхала по дому, как Молли.
Что-то внутри меня говорило: что-то не так. Уже должен был быть какой-то результат!
Я снова вспомнил про Молли.
Молли было четырнадцать.
«Пятнадцать!» — словно услышал я ее звонкий голос.
Ладно, пятнадцать. И она хотела жить, хотела любить, гулять с подругами, встретить того самого, единственного. Хотела красивую свадьбу и детей. И, быть может, именно ее жажда жизни подняла ее на ноги. Неуемная, жаркая, страстная жажда жить.
Но здесь я вижу потухший взгляд, словно Люси сама приняла решение.
Может, ну его? Может, все оставить как есть?
Я взял ложечку, понимая, что все напрасно. Столько дней мучений, испорченные отношения… Все напрасно, если любимая не хочет жить.
Набрав еду, я почувствовал, словно невидимая боль, до этого мгновенья державшая мою душу в железных тисках, вдруг стала проходить.
Я проиграл. Проиграл эту битву.
Я капитулирую… Сама судьба против того, чтобы я…
— Господин генерал! — послышался стук в дверь, когда ложка едва не оказалась у меня во рту. — Вам письмо!
Я никогда не верил в знаки судьбы. Но сейчас поверил в них так, как никогда. Ни минутой раньше. Ни минутой позже. Может, это просто совпадение? Или, правда, знак?
Нет, пусть это будет знаком! Нет, пусть это будет знаком. Судьба словно поймала меня в самый слабый момент, и я бросил ложку обратно в вазу, словно отгоняя опасные мысли о капитуляции.
Я подошел и взял письмо, видя на нем печать гильдии магов.
— Одну минутку, — произнес я. — Эффи. Марш из комнаты. Я вижу, как ты затаилась в углу и прикинулась подсвечником!
Я ждал это письмо, поэтому сорвал печать с него и тут же открыл.
— Господин генерал Моравиа, — пробежал я глазами строчки, читая про себя. — Мы тщательно проверили каждый обломок кареты, найденный на месте преступления… Никаких следов и никаких подозрительных следов не обнаружили. Ни следов магии, ни следов зелий. Только следы недавнего ремонта оси задних колес.
— Ремонта? — мысленно удивился я.
Карету не ремонтировали. Она была новой. Я бы не стал чинить карету, если это не в дороге. Мне проще заказать новую. Откуда там следы ремонта? Неужели они сломались по дороге, и кучер вынужден был чинить карету прямо на месте? Тогда вся вина на покойном кучере, раз он ненадежно закрепил ось. Они могли остановиться на каком-нибудь постоялом дворе. Наверняка там нашлись бы мастера. Но жена ничего не помнит, а кучер уже оплакан вдовой и родственниками.