Паранойя. Почему он?
Шрифт:
Именно поэтому, когда на следующий день позвонил Илья и предложил встретиться, я согласилась. Я ничего особенного не ждала от этой встречи, но Илье удалось приятно удивить меня и даже слегка реанимировать мою изрядно потрепанную самооценку.
Он подготовил столько сюрпризов и целую программу свидания с учетом моих интересов и увлечений, что я не смогла остаться равнодушной.
С тех пор вот уже полтора месяца мы постоянно вместе. Поначалу просто тусовались в одной компании: вписки, клубы, бары, выезды на природу. Потом все чаще стали проводить время вдвоём. Ходили в кино, кафешки, много гуляли, исколесили весь край на Сенином мотоцикле. Илья очень любил
Сейчас же, будто дежавю.
– Не надо, я сама, - перехватываю руку Ильи с зажатой в ней перекисью.
– Я буду дуть, не переживай, - неправильно расценив мой жест, с мягкой улыбкой заверяет он.
– Спасибо, но я все-таки лучше сама…
– Господи, да дай ты Ильюхе хотя бы за коленку подержаться, че зря он тебя спасал что ли? – влезает Ванька в наш неловкий диалог. И мне его хочется расцеловать. Спас – можно сказать, но для вида, конечно же, возмущаюсь. У нас завязывается спор на извечную тему «святые мужчины – корыстные женщины», атмосфера разряжается и вот мы уже смеемся, шутим.
Но веселье длится недолго, у Ольки звонит телефон.
– Привет, папуль! – радостно отвечает она на звонок, я же превращаюсь в один сплошной оголенный нерв. Весь мир для меня замирает, и становится трудно дышать. Я не хочу вслушиваться, не хочу ничего знать, но не могу себя пересилить. Не получается, когда Олька начинает рассказывать о том, что с нами случилось. Мне интересна его реакция, интересно, что он скажет, что спросит… Но, как назло, я ни черта не слышу. Приходиться по ответам Ольки достраивать диалог.
– Пап, ну, не преувеличивай. Все нормально, поободрались слегка да перепугались, но зато сколько впечатлений! – выслушав отцовскую отповедь, повторяет она Ванькины слова, что у Молодых вызывает веселье. Нам с Ильей тоже смешно.
Дальше следует стандартный набор родительских вопросов: «тепло ли одета?», «покушала ли?», «обработала ли ссадины?», «удобно ли в палатке, не холодно?»… и все в таком духе. Олька закатывает глаза, всем своим видом демонстрируя, как ее достала гиперопека, но послушно отвечает. Я же невесело усмехаюсь. Мне бы ее «проблемы». Моя мать позвонила лишь раз и то, потому что не могла найти какие-то туфли от Джимми Чу. Но, пожалуй, это нормальное явление – не ценить то, что у тебя в избытке. Кто –то, например, завидует тому, что у меня богатая семья, а для меня это не имеет никакого значения, я просто хочу, чтобы мне также звонили и спрашивали: «ты покушала?». Словно в ответ на мои желания, вдруг, как гром среди ясного неба, Олька уточняет:
– Настька? Да тоже нормально. Коленки ободрала да руку, но ее Ильюха щас быстро вылечит.
Долгов
– Какой-какой, парень её!
– словно обухом по голове припечатывает Прохода, отчего внутри что-то болезненно сжимается. Я дергаюсь, чтобы возразить. Почему-то мне отчаянно не хочется, чтобы он думал, будто у меня кто-то есть, словно, если буду в его глазах верной и преданной, есть шанс, что он меня оценит, полюбит и выберет… глупости, в общем. Такие глупости, что даже перед собой стыдно. О чем я вообще думаю?
Благо, ребята отвлекают от бредовых размышлений более насущными вопросами. А именно, кто и с кем собирается ночевать. Илья вопросительно смотрит на меня, но я тут же отвожу взгляд. Не готова я пока к следующему шагу. Ночевка в одной палатке, конечно, ни к чему не обязывает, но я не хочу обнадеживать.
Илья, само собой, разочарован. Вздохнув тяжело, сообщает, что ему без разницы с кем его поселят, и уходит. Парни осуждающе качают головой.
– Ну, ты и динамо, Настюх, - озвучивает Ванька мысли всех, кто видел эту сцену. Мне становится не по себе.
Наверное, действительно следовало согласиться и не вызывать вопросов. В конце концов, от меня бы не убыло, а то как-то эгоистично получается: Илья столько энергии и души вкладывает в наши отношения, а я просто принимаю, как должное и ничего не даю взамен.
– Не грузись. Ты никому ничего не должна, - обняв меня, шепчет Олька.
– Неудобно как-то, он так старается….
– Неудобно, Насть, на потолке лежать. А когда нравишься мужику, и он ухаживает за тобой – это нормально, благодарить его и поощрять ты не обязана.
– Знаю, но мне все равно не по себе почему-то, - признаюсь с тяжелым вздохом.
– Потому что надо поработать над самооценкой, и наконец, выкинуть того мудака из головы, - безапелляционно припечатывает подруга.
– Как у тебя легко и просто все.
– А жизнь вообще простая, Сластёнчик, когда принимаешь себя такой, какая ты есть, а не подстраиваешься под чьи-то идеалы и ожидания.
Удивляюсь ли я ответу? Нет. От осинки не рождаются апельсинки - это знает каждый. Просто чувствовать присутствие Долгова даже в таких мелких вопросах невыносимо. Как тут забывать?
– Всё, не заморачивайся, мужиков полезно потомить, они так больше ценят. Пойдем лучше хряпнем чего-нибудь для согрева, - будто прочитав мои мысли, предлагает Олька решение проблемы.
После нескольких стаканов глинтвейна на душе действительно становится веселее. Мы сидим с девчонками у костра, болтаем о какой-то ерунде, пока пацаны заканчивают с установкой палаток и приготовлением шашлыка. Вскоре они присоединяются к нам, и лес оглашают постоянные взрывы смеха, нестройный хор под гитару, крики, споры… Ближе к середине ночи все разбредаются по палаткам, у костра остаемся только мы с Ильей. За весь вечер мы не сказали друг другу ни слова, да и сейчас ничего не хотелось говорить.
Что тут скажешь? Пробовать надо. А вдруг получится, вдруг, наконец, замкнет? Ведь он мне нравится. Мне с ним хорошо, и на физическом уровне он мне приятен: от него вкусно пахнет, он симпатичный, в меру спортивный, ухоженный…
Наверное, мои мысли отразились у меня на лице, потому что, преодолев в два шага разделяющее нас расстояние, Илья без церемоний впивается в мои губы, а я с волнением и интересом застываю.
Однако, как только его язык касается моего, на рецепторах оседает вкус корицы и апельсина, в душе же поселяется горечь разочарования. Илья углубляет поцелуй, а мне хочется плакать от бессилия, от злости на саму себя.