Паранойя. Почему он?
Шрифт:
– Потому, что не могу оставить тебя в гостинице, куда в любую минуту может явиться твой братец-садист. А приставить охрану или снять тебе что-то другое… Сама понимаешь, не совсем уместно, учитывая наши отношения. Если кто-то решит докопаться, возникнут вопросы, которые….
– Почему?
– вскинув горящий взгляд, цедит она с нажимом, прожигая меня насквозь своей болью. Снося к чертам весь мой самоконтроль, переворачивая внутри все верх дном.
Несколько долгих минут мы просто смотрим друг другу в глаза, ведя немой диалог. Я знаю, что она хочет от меня услышать. Но, бл*дь, совершенно не понимаю, чего она этим
– Я тебе уже все сказал… тогда, - чувствуя себя идиотом, напоминаю о нашем разговоре в парке, зная, что поймет. И она понимает, прикусывает задрожавшую от подступивших слез губу, но все равно стоит на своем.
– Ещё раз скажи, - просит срывающимся голосом.
– Насть…
– Пожалуйста.
– Чего ты добиваешься?
– Не знаю… – всхлипнув, качает она головой и разворачивается, чтобы сбежать в ванную. А меня, будто переклинивает. Понимаю, что не могу больше… Ее слезы душу мне рвут, разъедают изнутри.
Поэтому, посылаю все к такой –то матери, и перехватываю ее. Она же, будто только этого и ждала, бросается ко мне, впечатывается всем телом, прирастает, словно тут ей самое место, и обняв, заходится в слезах. Рыдает навзрыд, уткнувшись мне в шею.
Прижимаю ее к себе, скольжу ладонями по хрупким плечам, по ее мягким, словно пух, волосам, по прямой спине. Вдыхаю с шумом аромат ее парфюма. И дышу… Наконец-то, дышу, сходя с ума от цветочного, медово – травянистого запаха. Такого же деликатного, нежного с легкой горчинкой, как и она. Я ни хрена не разбираюсь во всей этой парфюмерной мути типа верхних нот, базовых, средних, я просто знаю, что это самое красивое звучание, которое я слышал на коже женщины. Звучание, которого мне так не хватало. Сейчас я понимаю это, как никогда, отчетливо. Меня накрывает чем-то настолько сильным и диким, что я едва держу себя в руках, когда она также, как и я, втягивает с шумом воздух, уткнувшись в мою шею, гладит лихорадочно плечи, не переставая шептать слова благодарности.
– Что теперь будет, Сережа? Что мне делать? Папа Гриша меня убьет, а этот… он обязательно отомстит. Ты не знаешь, на что он способен. Он…
– Шш, маленькая, тебе нечего бояться, этот вопрос решен. Никто больше тебя не тронет. Обещаю. Я никому не позволю. А этот п*дор мелкий обязательно ответит за все, что сделал, - заключив ее лицо в ладони, обещаю, не в силах сдержать рвущийся из меня поток нежности.
Меня захлестывает чувствами к этой девочке. Нелогичными, неправильными, но такими, сука, сильными, что начинает ломать, будто при адской температуре. Я едва держу себя в руках, чтобы не сорвать с нее одежду, и не взять всеми известными мне способами на этой разобранной кровати. Я знаю, что она в том состоянии, что не отказала бы, потому что сейчас это было бы не столько про секс, сколько про что-то глубокое, настоящее, как воздух нам необходимое, но…
Это еб*чее «НО»! Об которое я уже сломал весь мозг и боюсь, никакой мозгоправ мне не поможет.
Стерев слезы с ее щек, снова прижимаю к себе, касаюсь губами ее макушки, чтобы не сорваться ниже.
Постепенно Настя успокаивается, приходит в себя. Я прямо кожей ощущаю, как ее опутывают паутиной запреты, как она напрягается, скукоживается вся в моих объятиях. Отстраняюсь, хотя это стоит мне огромных усилий и вижу ее неловкий, бегающий взгляд.
Твою мать! Как же меня бесят эти
– Собирай вещи, потом позвонишь Оле, объяснишь ситуацию. И давай, без моего участия во всей этой истории. Ей ни к чему знать подробности, - отвернувшись к окну, сквозь зубы диктую план действий, пытаясь успокоить своих демонов.
– Я не думаю, что это будет правильно - жить у вас, – осторожно замечает она, чем бесит меня еще больше.
Тоже мне мисс Очевидность! Конечно, это п*здец, как неправильно! Но лучше я буду сходить с ума от того, что она рядом, чем лезть на стены, думая, все ли с ней в порядке.
– Собирайся, Настя, - повторяю с нажимом. – Я тебе уже объяснил. Самое логичное твое действие в этой ситуации – пожить у подруги – так, не вызывая подозрений, я смогу обеспечить тебе безопасность.
– Уверен, что сможешь? – тихо спрашивает, и я понимаю, что вовсе не про Можайского.
– Давай побыстрее, я и так потратил кучу времени, - отрезаю, не скрывая своего раздражения. Она, к счастью, больше ничего не говорит и, судя по шороху, начинает, наконец, собираться.
Через десять минут заканчивает сборы, а я более менее успокаиваюсь. Подхватываю ее чемодан, и мы молча покидаем гостиницу. Выходим на парковку и картина маслом, прямо, как по заказу: Сашенька, прислонившись к машине, курит, болтая с кем-то по телефону. Заметив нас, прерывает разговор. Настька же, будто спотыкается. Замедляет шаг и бросает на меня неверящий, возмущенный взгляд, словно я обязан хранить ей верность. Но самое поганое, что я реально чувствую себя обязанным, и мне даже неловко. Спокойствие, которое я целых десять минут восстанавливал, в момент улетучивается, и я вновь злюсь. Бешусь, как пес на привязи.
Сука, как же меня достали эти качели!
– Серж, мы еще долго будем тут торчать? У меня завтра съемка, мне надо быть в Милане, - подает Сашенька голос, словно специально выводя меня из себя.
– В машину сядь! – рявкаю, отчего она испуганно округляет глаза, но быстро приходит в «рабочее» состояние и садится в машину.
Передаю Витьку чемодан и повернувшись к Настьке, даю последние указания, стараясь не смотреть на нее:
– Витя тебя отвезет, но Оле скажешь, что на такси приехала.
– А ты? – вдруг спрашивает она, сверля меня таким взглядом, от которого в груди начинает завывать холодный ветер.
– Что я? – бросаю зло, не столько от злости, сколько от того, что она в очередной раз всколыхнула во мне это забытое чувство стыда и неловкости. Смотрю в ее отчаянные глаза и меня на части рвет, от того, как она свою гордость укладывает мне под ноги, шепча:
– Приедешь сегодня домой или с ней останешься?
– Напомни мне, когда я на тебе женился, и у тебя появилось право задавать мне такие вопросы?
– намеренно пытаюсь отрезвить ее.
Давай же, девочка, включай свою внутреннюю стерву и пошли меня на х*й!
Но она лишь усмехается сквозь слезы, кивает с каким-то душащим меня смирением, а после не говоря ни слова, садится в машину.
Я смотрю ей в след, на ее окаменевшие плечи, и пытаюсь убедить себя, что все сделал правильно. Однако, когда машина трогается с места, увозя ее, не выдерживаю, достаю телефон и пишу смс, стараясь не думать, что творю, и какую черту переступаю, своим лаконичным: «Приеду».