Паренек из Уайтчепела
Шрифт:
Возможно, трясло миссис Эдвард вовсе не от холода – от нервов, и последующие слова являлись тому подтверждением. Бросив очередной быстрый взгляд в сторону печально поникшего Оливера Френча, она с ненавистью в голосе прошипела:
– Это все из-за тебя. Ты во всем виноват! – Даже сквозь вуаль ее глаза казались двумя раскаленными углями, прожигающими предмет ее неприятия. – Тебе не следовало возвращаться в Англию... И с девочкой нашей не следовало видеться! Все это, – она указала в сторону могилы, – цена твоих проклятых денег.
Рыдание хриплым всхлипом
– Мы закончили, сэр.
Могильщики, последним усилием раскидав тонкий слой земли, поглядели на Ридли в ожидании дальнейших распоряжений.
– Вскрывайте крышку, – распорядился он, и один из мужчин, подхватив услужливо протянутый ему ломик, поддел крышку гроба.
Воздух, буквально наэлектризованный общим нетерпением, казалось, замер в неподвижности, упал тяжелым саваном на плечи каждого из присутствующих.
Миссис Эдвардс протяжно вздохнула... Как будто бы задыхаясь под его тяжестью.
– Крышка не прибита, сэр, – разорвал тишину мужчина с ломиком. Отступил в сторону и потянул ее на себя...
С тихим шуршащим звуком остатки земли посыпались с приподнимаемой крышки, люди затаили дыхание и… выдохнули.
Мисс Эдвардс в гробу не было…
Только пустое атласное нутро, усыпанное землей. И засохшие лепестки желтых роз...
Секунда – столько понадобилось несчастной матери на осознание увиденного – а потом, придушенно вскрикнув, она повалилась на руки супруга.
– Милая моя девочка, – прошептал глухим голосом Оливер Френч, и Джек, наблюдавший за действиями инспектора Ридли с противоположной стороны могилы, заприметил высокую девичью фигурку, призраком скользнувшую из тумана.
Мара.
Это точно была Мара!
Даже не поглядев в его сторону, она направилась напрямую к инспектору и что-то произнесла... Что-то такое, от чего тот враз подобрался. Подозвал двух констеблей и отдал распоряжение.
Любопытство, смешанное с обидой, заставило Джека обойти навороченные груды земли и поинтересоваться у девушки:
– О чем вы говорили с инспектором? Что ты ему сообщила?
Мара пожала плечами.
– Тебе это действительно интересно? – осведомилась скучающим голосом. – Мне казалось, ты был не рад моему вмешательству в ваше расследование.
Пришлось пересилить себя и произнести.
– И все же, о чем вы с ним говорили?
Теперь она улыбнулась. Довольной, полной превосходства улыбкой.
– Я сообщила ему имя одного из «похитителей трупов», того самого, что подвязался в ночь после похорон мисс Эдвардс. – И пояснила: – Мне все-таки удалось разговорить бедняжечку Гилберта. Он хоть и отнекивался, утверждая, что отсиживался в сторожке до самого утра, однако после признался, что из любопытства одним глазком да подсмотрел за происходящим у могилы несчастной мисс Эдвардс... Ровно минутку, до того самого момента, как покойницу, то бишь почти покойницу – она ведь жива, не так ли? – девушка бросила
– Но сумел узнать одного из похитителей? – скептически заметил Джек.
– Именно так. Он с этим Грисби прежде приятельствовал... Еще до того, как тот в «похитители трупов» подался. Сказал, честным трудом много не заработаешь... – И заключила, ничуть не обиженная недоверием в голосе собеседника: – Так что, молодец я или нет?
При этом с таким восторгом поглядела Джеку в глаза, что тот даже смутился. Промямлил что-то насчет лживых могильщиков и весьма своевременной способности некоторых вытянуть из них правду...
Мара Коллинз была весьма этим довольна.
Грисби оказался огромным детиной самого сумрачного вида: его густая шевелюра, занавешивающая половину лица, казалась жесткой, словно щетина дикого зверя, а из-под густых, иссиня-черных бровей глядели черные омуты подозрительно сощуренных глаз.
Джек не встречался с ним прежде и нельзя сказать, чтобы жалел об этом.
Такие, как Грисби, в закадычные друзья мало годились...
– Расскажите о ночи с первого на второе октября. Чем вы тогда занимались? – обратился к задержанному инспектор Ридли, и тот ухмыльнулся.
– Должно быть, дрых в своей берлоге, инспектор. Слыхал, ночи именно для этого и предназначены... Спать, набираться сил перед новым трудовым днем.
– А я слыхал, – губы Ридли изогнулись в не менее насмешливой улыбке, – что некоторые... ночами... откапывают трупы с Хейгейтсткого кладбища. Что скажете на это, мистер Грисби?
– Скажу, что мне нет дела до этих шастающих по ночам дураков. – И с наглой самоуверенностью: – Лично я такими богомерзкими делами не занимаюсь!
Их с Ридли взгляды пересеклись, даже искры, кажется, брызнули во все стороны.
– А вот мне из верного источника стало известно, что именно названной ночью вы, мистер Грисби, – Ридли сделал особое ударение на имени собеседника, – занимались тем самым богомерзким делом, против которого так ратуете. Откапывали труп юной девушки: мисс Этель Эдвардс, если быть точным. Припоминаете теперь или мне освежить вашу память с помощью виселицы?
Насмешливая улыбка, не покидавшая лица заключенного с самого начала допроса, впервые несколько сгладилась, притушила свое сияние.
– Вы меня виселицей-то не пугайте, – мрачно заметил детина, глядя в глаза инспектора, – пуганный я уже. Не впервой тут сижу... Да и вы у меня не первый. – Потом мотнул черноволосой головой и осведомился: – Чего от меня-то хотите? Я человек подневольный: мне говорят – я исполняю. – И снова: – Коль отпустить пообещаете, так я, быть может, и вспомню чего. Это как повезет...
Ридли улыбнулся. С полным осознанием собственного превосходства...
– Выходит, в ночь с первого на второе октября вы все-таки не спали в своей постели, как уверяли нас ранее, мистер Грисби? – осведомился он у мужчины напротив.