Пария
Шрифт:
За их нарастающим спором наблюдал коренастый мужчина с лысеющей и обритой до короткой щетины головой, недостаток волос на которой он восполнял обширной бородой. В иерархии банды Тодман стоял на несколько ступеней выше меня. Декин ценил его за разумное применение жестокости, благодаря которому он бывал полезен в схватках, но ещё полезнее – когда приходилось кого-либо наказывать. Мужчиной он был крупным, какими часто бывают те, кто следит за исполнением правил, но всё же меньше Райта или самого Декина. По мере того как тычки Пекаря и Шнура перерастали в удары, в его глазах зрело острое предвкушение, и, как я предположил, он надеялся, что эта драка закончится убийством, отчего появится перспектива ужасной казни. Не всегда легко определить источник ненависти, которую один человек испытывает по отношению к другому,
Наверное, какой-то инстинкт предупредил его о моём внимании, поскольку он посмотрел мне в глаза и сильно прищурился. Ненависти по природе свойственно находить своё отражение в тех, кого ты ненавидишь, и Тодман с интересом отразил мою. Мне следовало опустить взгляд, как я сделал с Райтом, но я этого не сделал. Возможно, полкружки выпитого бренди сделали меня неразумно храбрым, но, думаю, недостаток осмотрительности больше был связан с растущим подозрением, взлелеянным за последние несколько месяцев, что я могу убить Тодмана, если до этого дойдёт дело. Конечно, у него было преимущество в силе и размерах, но я двигался быстрее, и, в конце концов, одного пореза вполне достаточно.
Я смотрел, как дёрнулось лицо Тодмана в ответ на моё отсутствие страха, и он сделал шаг вперёд, побудив меня встать. Согласно закону Декина ножа у меня не было, но в полусъеденном борове на вертеле торчал зазубренный кинжал. Я знал, что могу до него добраться прежде, чем Тодман доберётся до меня. Но тут пришло осознание: придётся ведь поставить на то, что Декин простит мне смерть такого полезного лейтенанта, и это вызвало запоздалый прилив здравого смысла, заставив меня стиснуть зубы и опустить глаза. Впрочем, вполне возможно, такое раскаяние не остудило бы гнев Тодмана, и я начал сознавать, что моя питаемая бренди гордость, вполне вероятно, будет стоить мне нынче побоев. К счастью, прежде чем Тодман сделал следующий шаг, Шнур попытался вырвать Пекарю глаз, а в ходе дальнейшей борьбы оба свалились в костёр, взметнув фонтан искр.
Недовольно ругнувшись по-каэритски, Райт поднялся на ноги и стал растаскивать колотившую друг друга парочку. Тодману, в соответствии с его признанной ролью громилы, пришлось приложить руку и оттаскивать Пекаря, пока Райт держал мясистую руку на шее Шнура. Теперь разворачивавшаяся драма приковала все взгляды, и я почувствовал самый удобный момент, чтобы ускользнуть. Не стоило привлекать дополнительного внимания Тодмана, и к тому же, у меня имелась своя миссия.
С началом зимы банда Декина разместилась в заросших руинах, в самом тёмном сердце Шейвинского леса. По большей части они состояли из поваленных камней, иногда неотличимых от обычных валунов – такие же потрёпанные непогодой и заросшие мхом. Но кое-где среди переплетения кустов, корней и веток проступали отчётливые формы и структуры. Ради этих преимуществ здесь и устроили лагерь – когда дождь становился холодным, и в утреннем свете начинал искриться иней, эти надёжные, хоть и невысокие, стены легко превращались в укрытия и обеспечивали немало почти готовых складов для награбленного и запасов.
Я слышал, что кое-кто в банде полагал, будто эти руины некогда представляли собою могучий город, который в расцвете своего величия был разрушен яростью Бича. Если и так, то свидетельств того величия я не замечал, как и следов цивилизации. Уж конечно в могучем городе нашлась бы статуя-другая, а может даже и древние сокровища блеснули бы посреди серо-зелёного сумбура. Но ничего такого мне увидеть не довелось. Тут и там можно было разглядеть смутные, стёртые очертания, говорившие о письменах, но они слишком померкли, их форму полностью уже было не различить, и в любом случае никто из этой банды не смог бы их перевести, и уж тем более – такой неграмотный я.
Естественно, Декин и Лорайн заняли самое большое из возможных укрытий – почти целую комнату из четырёх толстых, хоть и укороченных стен, и вдобавок с крышей из переплетённых веток и наваленных папоротников. А ещё оно располагалось в удачной близости от останков побитой непогодой и заросшей мхом огромной поваленной колонны. Я предположил, что это, наверное, был какой-то монумент высотой в сотню
– «…включая всего двенадцать рот, – говорила Лорайн своим мягким, текучим голосом, закрыв глаза – она с присущей ей точностью цитировала королевское послание. Они с Декином сидели по обе стороны от пылающего костра, он тыкал в огонь почерневшей веткой, а она спокойно сидела, словно на сцене. – Девять пеших и три конных. Таким образом, наша численность превышает три тысячи добрых и верных человек, поклявшихся служить вашему высочеству перед лицом восходящего Дюрейля Веариста, главного и уважаемого служителя Ковенанта Шейвинской Марки. Кроме того, наше воинство подкреплено не менее чем шестью десятками военных, прежде служивших предателю, герцогу Руфону Амбрису. Не сомневаюсь, что ваше высочество обрадуется, узнав о верности этих отважных ребят, которые преданность королю ценят превыше клятв, данных предателю-аристократу…»
Лорайн замолчала, поскольку Декин её перебил, тихо, но сурово:
– Скорее, неверные сволочи, которым хватило мозгов учуять, куда ветер дует. – Его борода шевельнулась от сдерживаемой гримасы, а Лорайн открыла глаза и бросила на него укоризненный взгляд. – Прости, любимая. Прошу, продолжай.
Лорайн, вздохнув, закрыла глаза и продолжила своё выступление:
– «Что до войск Самозванца, то, по моим подсчётам, в них более четырёх тысяч военных, и примерно столько же гражданских. Да будет известно вашему высочеству, что это значительно меньше тех сил, которые прежде приписывали орде бунтовщиков, и тем самым ставит под сомнение честность людей, награждённых за данные разведки, ныне оказавшиеся ошибочными или же откровенно ложными. К сему посланию прикладываю список тех, кого смиренно предлагаю подвергнуть аресту и изъятию собственности за столь постыдное попрание доверия вашего высочества».
«Какой бы плачевной ни была численность врага, но если бы Самозванец преуспел в соединении своей орды с войсками и рекрутами герцога Руфона, числом более тысячи, день вполне мог бы сложиться не в нашу пользу. Хвала провидению, а быть может, милости мучеников, что маршрут, выбранный герцогом Руфоном, оказался нам известен, когда в наши руки попал один из его разведчиков. Герцог разбил свой лагерь в двенадцати милях от места сбора Самозванца, и с рассветом на него обрушились все наши войска в полном составе, его силы уничтожены, захвачены или рассеяны…»
Лорайн помедлила, и я увидел, как шевельнулось её горло, когда она сглотнула, чтобы смочить нервный язык. И всё же, заговорила она своим обычным размеренным тоном:
– «Для меня также большая честь сообщить, что сам герцог сейчас находится под опекой вашего уважаемого защитника сэра Элберта Болдри, который победил и обезоружил предателя в личном бою. Как только под моим командованием был восстановлен порядок, я со всей возможной скоростью направился к расположению Самозванца и нанёс ему сокрушительное поражение, несмотря на яростное сопротивление его последователей. Полагаю крайне важным доложить, что в рядах бунтовщиков было несколько аскарлийских наёмников, союзников еретиков из Фьордгельда. Чтобы одолеть этих северных дикарей, потребовался суровейший бой, и это, к моему бесконечному сожалению, позволило самому Самозванцу сбежать вместе со свитой числом около двадцати рыцарей-предателей. Ваше высочество может не сомневаться, что за лидером бунтовщиков немедленно снарядили погоню, и я в ближайшие дни всецело ожидаю получить вести о его поимке, либо о его кончине.