Паркер Джонс, помоги
Шрифт:
Мама, обнимая Павлика, поверх его макушки смотрела на экран. Рука ее лежала на пульте.
– Ну все, Павлуша, иди, – мама отстранилась от Павлика, повернулась и Лера увидела ее лицо. Отечное, измученное после рабочего дня. Под глазами залегли серые тени, а губы были бледны.
– Я могу забирать Павлика с дополнительных занятий, если нужно, – предложила она. – И отводить.
– Посмотрим, – быстро сказала Лера и повела детей на кухню.
– А Макс домой не приходил. И не звонил, – послышался из гостиной обеспокоенный мамин голос. Но Лера закрыла дверь и ей не ответила.
Не пришел
Сейчас часы показывали двадцать минут одиннадцатого. И на звонок он не ответил. От беспокойства Лера стала расхаживать по комнате. Дважды отодвигала штору и выглядывала во двор. Никого. Черную улицу освещал единственный, но очень яркий фонарь. Детская площадка пустовала.
Лера резко задернула штору. У нее проблема. И с мужем не поговоришь. Олег не просто материализовался из прошлого, Олег активно начал вредить… Чтобы успокоиться, она намазала руки кремом и допила успевший остыть чай. Затем надела любимые тапочки и завела, тихо–тихо, проигрыватель. Она ходила по комнате, раскинув руки, кружилась под голос Пака, танцевала и пела, чего никогда не делала на людях. Единственный раз, когда получилось раскрепоститься, был концерт Пака в Варшаве.
Запыхавшись, Лера повалилась на заправленную пестрым покрывалом двуспальную кровать. Они с Максимом купили всю мебель сразу после свадьбы. Тогда он все время крутился со Славиком, пропадал и приходил домой только ночевать.
Иногда он пел для Леры. Просто потому что хотелось.
– Песня успокаивает, – говорил муж и вынимал из правого кармашка в рюкзаке белый конверт. В первое мгновение Лера думала, что внутри письмо от Пака.
Но в конверте всегда лежали деньги…
Лера незаметно задремала. Ей снился кинжал с окровавленным кончиком. Да, она решилась и воткнула нож в самое сердце тому, кто гнался за ней по пропахшим пивом и сигаретным дымом улицам. Над головой чернела ночь. Морозный воздух сливался с царившей в тесном переулке тишиной. Лера бежала, кричала, стучалась в запертые двери, трясла железные решетки и требовала позвонить в полицию. Но никто не отзывался в ответ. Никто.
Один раз она обернулась, когда стояла под фонарем. Только гнавшийся за ней не спешил выходить из тени на свет. И Лера злилась, что не может понять, кто он такой и почему бежит следом.
Вдруг дверь одного дома поддалась, и Лера оказалась в черном и продуваемом насквозь подъезде. Кто–то специально выкрутил лампочки на всех этажах, но Лера даже во мраке уверенно поднималась по лестнице. У квартиры старика Линдемана она замерла. Отяжелевшей рукой нащупала привязанную к рулю корзинку для покупок и узнала его велосипед.
В шахте загудел лифт. Лера вошла в распахнувшую двери кабину. Стены были исписаны маркером, пол под ногами в разводах, к кнопкам «четыре» и «пять» прилипла жевательная резинка. Лера нажала на цифру «семь» и мгновенно
– Нет!..
– Мама!
Лера очнулась в мокром поту. На кровати сидел сын. Она приподнялась, включила ночник и обняла Павлика крепко–крепко.
– Ты кричала, мама. Я слышал.
– Ничего, сынок. Сон дурной приснился.
Из колонок слышалось электрическое шипение. Пластинка давно перестала крутиться. С книжной полки свалился конверт из–под пластинки. В свете лампы мелькнул желтый парашют. Засветился ярко–ярко. Замерцал.
– А что за сон? – насторожился Павлик.
– Да так, история школьницы, – успокоила сына Лера. – Как она праздновала день рождения.
– Весело было?
– Ну, как сказать, – Лера улыбнулась. – Музыка была. Одноклассник подарил ей альбом супер–группы. Собравшиеся за столом подружки ругались и спорили, кто первым возьмет пластинку домой, а школьница грустила. Даже музыка не могла ее развеселить. Тот, кого она ждала, не пришел.
– А как его звали?
– Школьница забыла имя, но она надеялась, что он придет и имя вспомнится само собой.
– И они больше никогда не виделись?
– На другой день. Школьница простила и злые шутки, и неприязнь, и невнимание, и забывчивость…
– Почему?
Лера пожала плечами:
– Не знаю, Павлуша. Я проснулась.
– Поэтому ты плакала?
– Павлик, идем в кроватку
– Мама…
– Не сейчас. Поздно. Папа вернется с выступления, увидит, что ты не спишь и расстроится. Идем.
Лера взяла Павлика за руку и повела его в детскую.
Много лет назад мама уступила детям свою комнату и перебралась в гостиную. Там был телевизор и любимый телеведущий. Он вел разные передачи и в разное время суток. Кулинарные, сад и огород, ток–шоу и тематические программы с приглашенными гостями.
Работал телевизор и сейчас. На дверь падал бледноватый отсвет от экрана. Лера тихонько заглянула в гостиную, увидела, что мама крепко спит, и выключила телевизор.
Кристина тоже спала, обнимая книжку итальянских сказок в затертой обложке. Лера читала эту книгу в детстве, особенно ей нравилась сказка о трех апельсинах. Кристина до нее еще не дошла. Лера вообще удивлялась, что дочку смог увлечь голый текст без ярких картинок на страницах. Этим вечером она не капризничала и даже забыла, что после ужина ей полагались шоколадки.
Лера укрыла Кристину одеялом и положила книгу на подоконник. Павлик сам забрался в свою кроватку возле двери. Лера вздохнула. В этой комнате никогда не висели плакаты Пака. Обои были целые, без прилипшего к ним скотча, как у них с Максимом в спальне. Все пространство занимали полки для школьных учебников, нотных тетрадей и детских книг. Напротив висело огромное зеркало. Кристина часто крутилась возле него, рассматривала, как сидит на ней то или иное платье. Как завязаны банты на голове. Иногда она прикладывалась к зеркальной поверхности и оставляла отпечатки своих губ, за что ее ругала бабушка.