Партизанская искра
Шрифт:
— Ну, Владимир Степанович, если тебе румыны устроят экзамен, ты, должно быть, провалишься с треском, правда? — подшучивал иногда Шелковников.
— А вот, возьму тебе назло и сдам на пятерку. Что скажешь тогда?
— Скажу, что слишком усердно служишь оккупантам.
Иногда Шелковников посылал Моргуненко куда-нибудь в село «по делам лесничества».
Владимир Степанович закладывал Серого в двуколку и отправлялся. Но чаще всего лесничий ездил сам. Он понимал, что Моргуненко почти из местных, и может случиться, что где-нибудь
— Знаешь, Владимир Степанович, борода бородой, она, конечно, маскирует, но все может случиться. Подвернется какой-нибудь прохвост и продаст. Давай-ка, сиди на хозяйстве, я поеду сам, — обычно говорил он.
Шелковников пользовался у румынских властей доверием и авторитетом, как исполнительный, знающий свое дело специалист. Поэтому все лесное хозяйство района было в его ведении. Он закладывал свою пару гнедых лошадей и разъезжал повсюду.
Всякий раз по возвращении Алексей Алексеевич рассказывал учителю о том, что сегодня сделано. А сделано уже было немало. По селам Савранского района одна за другой создавались подпольные группы, подбирались и готовились люди для борьбы с оккупантами.
Но это не ограничивалось одним Савранским районом. Одновременно создавались подпольные группы в селах Кривоозерского, Гайворонского и Песчанского районов.
Была создана и вступила на путь борьбы с захватчиками и молодая подпольная организация «Партизанская искра».
Организация быстро росла, стремилась к расширению своих рядов. В целях конспирации решено было принимать комсомольцев только заочно и только по представлению одного из членов комитета.
На первом же очередном заседании комитета Парфентий Гречаный представил своих трех товарищей по школе — одноклассников Владимира Белоуса, Ивана Бе-личкова и Григория Боголюка.
Вскоре после этого Юрий Осадченко рекомендовал двух своих друзей, Демьяна Попика и Гавриила Длюбарского.
Поля представила своих задушевных подруг комсомолок Марию Коляндру и Тамару Холод.
По предложению Дмитрия Попика в организацию были приняты Миша Чернявский и Володя Златоуст.
Охотно, с радостью вступали комсомольцы в «Партизанскую искру», торжественно давали клятву и самоотверженно шли выполнять любое задание.
Изменилась и сама молодежь. Юноши и девушки на глазах родных как-то повзрослели, стали строже, вдумчивее.
Теперь у Гречаных все чаще и чаще стали собираться товарищи Парфентия.
Лукия Кондратьевна замечала, что шахматы и шашки, игры и песни были только предлогом для чего-то более глубокого и серьезного. Стоило ей на минуту выйти из хаты, как тут же смолкали шутки и смех, переставали постукивать на доске шашки и слышалось тихое, сдержанное шушуканье.
Лукия Кондратьевна чуяла сердцем, что с хлопцами что-то происходит, или, вернее, произошло.
Как-то раз в душевной беседе она спросила сына:
— О чем вы шепчетесь, сынок, когда собираетесь? Что у вас за секреты такие?
— Секреты, мама, — с шутливой многозначительностью сообщил Парфентий.
Мать покачала головой.
— Смотри, сынок, чтобы лиха не было.
— Что ты, мама! Мы только хорошее. Лихо и без нас есть кому делать. Зачем же нам еще?
Видя, что ответ его неясен для матери и оставил в ее душе осадок сомнения, Парфентий доверительным тоном сообщил:
— Тут у нас один хлопец жениться хочет, вот и советуется с нами.
— Да он что, с ума сошел! Кто это? — удивленно воскликнула Лукия Кондратьевна. До сих пор она привыкла считать сына и его друзей совсем детьми и удивительно ей было слышать, что один из них, может быть, не дай бог, сам Парфуша, вздумал жениться. Она насторожилась.
— Скажи — кто?
— Пока держим в строгом секрете.
— Почему?
— Как почему? А вдруг невеста возьмет, да и откажет. Что тогда? Хлопцу от стыда гореть ярким пламенем, засмеют. Скажут — раззвонил по селу, а ничего не вышло. Верно я говорю?
— Оно-то так, не говори гоп, пока не перескочишь, — согласилась мать и больше не спрашивала.
С этого дня каждый раз, когда собирались товарищи, Лукия Кондратьевна пристально наблюдала за поведением каждого, стараясь угадать, который же из них задумал жениться. Но никаких признаков, ни даже малейших намеков к разгадке тайны она не могла уловить.
О том, что сказал сын, она сообщила отцу. Карп Данилович долго смеялся, а потом на вопрос жены, который же из них, по его мнению, женится, нарочно указал на балагура Андрея Бурятинского. Карп Данилович надеялся, что Андрюша лучше других выкрутится и предвкушал удовольствие потешиться.
— Все еще не решили с невестой? — спросила мать несколько дней спустя.
— Нет еще. Вещь уж очень сложная, мама, тут нужно хорошенько раскумекать.
По движению щеки мать заметила, что сын смеется, и простодушно упрекнула:
— Дуришь ты мне голову, сынок, нехорошо.
Часто Парфентий с кем-нибудь из товарищей уходил. В эти минуты у матери тревожно щемило сердце.
— Далеко? — спросит она.
— Пойду, погуляю немножко.
— Не ходи, не надо, сынок, — умоляюще скажет мать, — приходят к тебе хлопцы, и хорошо.
— Надо, мама, пойти. Ничего страшного нет. Друг к другу хлопцам ходить пока не запрещается.
Карп Данилович понимал сына. Он видел, что Парфентий ведет за собой молодежь, и отцовское сердце наполнялось гордостью. Поэтому при разговорах с матерью он всегда поддерживал сына.
— Пусть идет, — вступался он. — Парфень уже большой и сам знает, что можно делать, а чего нельзя. Так я говорю, сынку?
— Так, тату, — благодарно улыбался ему Парфентий в ответ.
— Только не пей водку, не кури, не озоруй, это нехорошо. А гулять гуляй. — Отец понимающе подмигнул Парфентию и, обращаясь к матери, проговорил: