Партизаны Подпольной Луны
Шрифт:
– Может, всё же свести шрамы с тела твоего прекрасного, о Гарри мой Гарри, дабы стал ты прекраснее ещё?
– О, нет, Северус, любовь моя, прошу тебя, не нужно. Сие на память мне о времени этом. На память вечную, дабы не случилось так, что забуду я вдруг всё, что было здесь, нашу любовь, Куотриуса погубившую. Дабы не расстаться с тобою во времени «нашем». Дабы вспомнить всё, едва лишь взглянув на тело своё.
– Ибо менее всего хотел бы я расстаться с тобою, будь тебе хоть сто лет или даже больше, - горько пошутил Гарри.
И Северус улыбнулся. Впервые со времени обнаружения останков Квотриуса, да, так
При мысли об убившем себя Квотриусе, а в его намерении умереть не было никакого сомнения, просто он встал под шатающийся валун, не закреплённый ещё цементом, который в «этом» времени изобрёл именно Квотриус, на глаза Снейпа вновь навернулись слёзы. Но он шумно вдохнул и выдохнул несколько раз подряд, успокаивая себя сам.
Лишь после позволил он Гарри выпить выступившие слезинки, удивляясь про себя той же нежности, каковой обладал, казалось, не один Квотриус на всём белом свете, во всех временах, нежности, с которой Гарри его Гарри поцеловал его закрытые глаза, предоставленные для изысканной ласки век. Сам Северус с Квотриусом любил эту ласку едва лишь немного менее, нежели остальные, много более страстные, но не такие… проникновенные, доверительные. И Гарри его Гарри понял, прочувствовал, не зная по себе, каково это, когда тебя целуют в веки, что нужно лобзание, именно в это, такое необычное место.
– Но понял же! Поцеловал веко за веком, нежно, только одному ему присущими поцелуями - полу-порханиями. А для этой ласки нужны именно такие поцелуи. Оказывается, Гарри знает и иные лобзания, более страстные, так отчего же ночью сей не показал он знания своего, лишь печалуя меня неуклюжестью и неумелостью, бесстрастностью и испугом своими?
Неужели умение сие передалось ему от Квотриуса? Нет, не может быть, дабы дух брата возлюбленного моего вселился в тело ненавистного ему Гарри моего Гарри.
О, как же раздирал я сердце своё меж вами двумя! Сколько мук, и душевных, и сердечных претерпел я! С того лишь момента, когда из-под откинутого полога походного шатра нашего с тобою, о Квотриус - слышишь ли ты меня?
– знаю, что слышишь и видишь с небес Божеских, ибо много возлюбил ты, многое тебе и простилось… Так вот, с того момента, когда увидел я распахнутые очи Гарри Поттера, глядящие на меня с любовью, понял я, что суждено мне быть вместе с ним тоже. Но не ведал я, что для единения с Гарри моим Гарри необходима смерть твоя, да, хотя бы и мгновенная.
– Но лишь самый вид смерти в силах мы избрать, богам же решать, упадёт ли тот валун на голову твою или покачается лишь, но удержится. Искушал ты Фатум уже во второй раз за жизнь короткую свою, о Квотриус мой… погибший.
– Б-о-ги-и! Как же страшно звучит сие-э-э!– беззвучно возопил Северус в опять нахлынувшем отчаянии.
– Решено. Продолжу я труд твой, о Квотриус, как бы ни мерзко было находиться мне на месте погибели твоей! Я и Гарольдус, с коим так щедро поделился ты наукою любовною, простив его и не ревнуя более, обретаясь ныне на таких прекрасных
Глава 81.
Гарри и Сев заснули, не разделяясь пологом, но на отдалении друг от друга, но спали недолго. Их разбудило невероятное храпилище раба, лежавшего на спине с открытым ртом.
– Ну и Храпунцель, распусти свои сопельки,– подумал Северус.
Он знал германские сказки из первоисточника, бывшего в библиотеке Лорда и прочитанного от нечего делать. Это была «Хроника удивительных историй, кои на ночь рассказывают», написанная на нижнегерманском языке. Какому монаху стало угодно собрать грешные, земные, во многом не богоугодные сказки в единую рукопись, было неизвестно. Автором был некий Анонимус, так он подписался, наверное, чтобы не опозориться в веках за своё необычное увлечение.
Хроника эта была, пожалуй, самым увлекательным чтивом из библиотеки. Ну, ещё были, разумеется, «Сага о Беовульфе» и «Похищение быка из Куальнге». Только вот англо-саксонская сага о юном герое Беовульфе - «пчелином волке», то есть, медведе, записанная лишь в тринадцатом столетии на негодном новоязе, из-за влияния языка жестоких норманн, в подмётки не годилась написанной на старо- и среднегэльском «Похищении» из Книги Красной Коровы.
Северусу в то время было даже обидно, что его предки не придумали истории позатейливее, хотя были в «Саге о Беовульфе» и чудовище королевства датского под управлением несчастливого Хродгара, Грюндель, еженощно поедавшее дружинников конунга, и даже мать Грюнделя, ещё более страшное чудо, был и шведский дракон, победив которого, Беовульф пал от ран.
Но в целом история Беовульфа казалась Снейпу скучной, не то, что приключения Фердиада, врага Ульстерского уладского героя Кухулина, не дававшего злобной королеве Коннахта Медб и её супругу Айлилю увести у уладов случного божественного быка Донна Куальнге. Хоть и погиб Кухулин, но так красиво и романтично, привязанный к древу, истекающий кровью от ран, полученных в трёхдневном изнурительном поединке с Фердиадом и мучимый птицей, прилетающей выклёвывать ему внутренности.
Древнегерманские сказки же поражали, прежде всего немереной, варварской жестокостью. Они полны были самого подробного описания страшных пыток и необычайных, дикарских казней. Да, дикие немчики вовсю разошлись в своей Священной Римской Империи Германской Нации* с таким громким, обязывающем ко многому названием, на самом деле оставаясь варварами со всею их глупой, неоправданной жесткостью. Варварами, во владении которых оказалось пол-Европы.
Так, что саксонские законы Доброй Воли можно было посчитать детством по сравнению даже со сказками, «кои на ночь рассказывают» немецким отпрыскам благородных семей в десятом - двенадцатом веках, времени расцвета Империи.
Разумеется, в «Хронике удивительных историй» речь шла о благородном сословии. Не о крестьянских же, ещё совсем варварских поверьях писать! Не по грязным, полуразваленным дворам ходить в поисках сказок! Хотя… Монахи-миссионеры бродили же от одного нищенского подворья в деревне к другому, обращая в католичество, к тому времени уже развитую религию, поганых простецов. Могли и о сказках что-то узнать. Теперь-то в этом уже не разберёшься.