Пастух своих коров
Шрифт:
— Сан Саныч, выйди на минутку, — негромко сказал он.
Валя уважала Якова Семеновича — он никогда ничего не просил и не предлагал Нашивкину водки.
— Зайдите, Семеныч, — предложила она, выйдя на крыльцо.
— Да нет, мне только пару слов сказать хозяину.
— Ты мне дрова привез? — усмехнулся вышедший Нашивкин, заправляя рубашку в тренировочные штаны. — Так у меня уже есть.
— Ты хочешь сказать, что уже и переколол?
— Нет, до этого руки не дошли. У меня же нет Лени, как у Митяя.
— Махнем березу на осину? Понимаешь, лемех надо наколоть. На купол.
— Какой такой лемех?
— Как тебе сказать… ну, гонт. Вроде дранки…
— Понял. Так до купола еще сто верст. И все лесом.
— Потом поздно будет. Надо много. Куба полтора. Я бы тюкал тихонько по вечерам. Все равно не клюет.
— Ладно, — рассмеялся Нашивкин, — пойдем повыбираем. Тебе, небось, потолще.
— Все ему неймется, — одобрительно сказала Валя, когда Яков Семенович укатил со своей тачкой.
Приехал Шурик на два дня, привез рабочих для своего долгостроя, белорусов. Их было четверо: отец и сын, застенчивые и на вид туповатые, уверенный бригадир Василий и горлопан Микола.
По поводу приезда Шурика была натоплена Митяева баня. Яков Семенович довел-таки температуру до ста, объяснив, что меньше — это не парная, а так, Сочи с Мацестой.
— Ты, говорят, побираешься по деревне, чурки ищешь? — недовольно спросил Митяй. — Что ж не сказал. Завтра тебе мужики целую осину приволокут, замучаешься колоть.
— Завтра надо бы выходной устроить. Низы ропщут, — заметил Георгий. — А что, три венца положили, я и скажу, что по традиции объявляется праздник — Три венца.
— Сам небось нажраться хочешь, — засмеялся Митяй.
— И это тоже. Только Ксюша не допустит.
— Давай я тебя лучше отхлещу, — нарушил нечаянное молчание Яков Семенович.
— А что это вы размахались? — спросил Шурик. — Здоровая такая получится.
— Вон князь, архитектор. Ему видней, — подначил Митяй.
— Ничего не здоровая. Крестовик четыре на четыре. И в высоту полтора квадрата. И шатер шесть метров. С куполом и крестом получится метров тринадцать. С половиной. Леша, у тебя дом какой высоты?
Леша Благов, уткнув лицо в ладони, соскочил с полки и толкнул дверь.
— Восемь, — выдохнул он.
— Вот видишь, — сказал Георгий. — А доминировать над местностью кто будет, Пушкин?
На следующее утро Нашивкин глянул в окно и удивился — пусто было на стройплощадке, только Белка, коза Митяя, жевала рабочую рубашку Ваучера. Ближе к вечеру появился и сам Ваучер, притащил на плече мангал, медленно стал собирать щепу. Сел на обрезок бревна, зажег прозрачное пламя. Пришел Леня в чистой клетчатой рубашке, застегнутой на верхнюю пуговку. Он принес эмалированный таз с шашлыком и шампуры. Сновала туда и обратно Нинка, что-то приносила, хлопала себя по лбу, возвращалась и опять приносила.
—
— Что меня приглашать, я не чужой, — пожал плечами Нашивкин, — да и толку…
— А ты сходи, ничего, — улыбнулась Валя. — Скажи, Таможня дала добро. Когда втихаря, — объяснила она, — за тобой не уследишь. А в обществе — все равно много не достанется.
— Ну что, отцы, празднуете? Закончили, что ли? — Андрей Иванович протер очки.
— Все говорят, что правды нет в ногах. Но правды нет и выше, — продекламировал Шурик и подвинулся на скамеечке. — Садись, Андрей Иванович.
— А как все-таки будет называться ваша колыбель революции? Имени кого?
— Действительно, князь. Ты об этом подумал? — сказал Митяй. — Ты хоть знаешь, что строишь?
— Как же не думал, — бодро ответил Георгий и погладил по плечу Ксюшу. — Ты не замерзла? Николай Угодник — самый подходящий святой. Покровитель рыбаков…
— Ну-ну, — усмехнулся Митяй, глянув на Якова Семеновича.
— Путешествующих…
— В общем, — засмеялся Леша, — посвятили часовню Кольке Терлецкому.
— Он, гад, вчера цепь от бензопилы чуть не спер, — вспомнил Ваучер. — Вертел все, разглядывал, а потом гляжу — хочет в карман положить…
— Ему наша цепь не подойдет. У него «Дружба», — заметил Митяй.
— Все равно…
— А назовите — Храм Христа Спасителя, — предложил Андрей Иванович. — Лужок удавится.
— Путешествующих, — повторил Георгий. — А вы разве не кочевники? Одной ногой в Москве…
— Правда, — сказал Леша. — Я и посты здесь не соблюдаю.
— Ты бы вообще молчал, — рассмеялся Митяй. — Расскажи лучше, как тебя звездили.
— Когда это было! В младенчестве. Я и не помню.
— Что это? — заволновалась Ксюша. — Расскажите. Ну, пожалуйста!
— Я расскажу. — Митяй повел плечами. — Леха у нас мажор. Папаня у него был крупный обкомовский партюган. И был у них такой обычай: как родится в их тусовке ребенок, они собирают бюро обкома, кидают в рюмку генеральскую звездочку, читают свои тезисы, потом цепляют звездочку младенцу на распашонку и нажираются импортной водкой по самую завязку.
— Врет всё, — усмехнулся Леша, — но в общем похоже.
— Кому все-таки часовня? — напомнил Андрей Иванович.
— Богомола надо позвать, — предложил Шурик. — Он все и расскажет.
Митяй повел бровью:
— Леня, сходи.
— Не надо ходить, — сказал Андрей Иванович. — Вот сейчас выпьем, я и пойду как раз мимо выселок. Позову.
Мангал дымил, отгонял комаров, но тепла не давал. Леня с Шуриком раздули костер. В ранних сумерках замерцали две фигуры. Макар и Евгения Георгиевна подошли к костру.