Пастыри чудовищ. Книга 2
Шрифт:
Величественное остророгое чудовище замка, не отвечает чужим. Молчит, настороженно вслушиваясь в её шаги: зачем пришла? Чего хочешь? Замок кажется безграничным, пустым, немым, хотя в нём же не меньше семи детей сейчас, а ужин закончился только час назад.
Может, просто все в другом крыле, а она бродит тут, где можно взглянуть в глаза разве что портретам в тяжёлых, потемневших рамах. Все – Линешенты, все – с непременным геральдионом на руках (это там Орэйг Третий или Пятый?). Жгут взглядами и предлагают убираться подальше –
Госпожа Изелла Линешент словно выныривает из пустоты – или из прошлого, где носили такие вот старомодные темные платья, все в кружеве и с завышенной талией.
– Простите, что побеспокоила, – оборачивается к ней Гриз. – С Орэйгом сейчас госпожа Драккант, а мне нужно к виру, встретить сотрудницу. Вот, искала боковую дверь и заблудилась.
– Поднимается туман, – говорит хозяйка дома, не глядя в глаза. Старомодный светильник на витой ручке едва теплится: желчь мантикоры выдохлась со временем. Лицо Изеллы Линешент от этого кажется костяным и мёртвым.
– Не беспокойтесь, и она, и я найдём путь в болотах. Простите за то что вот так, ночью… но нужно поскорее определить, что такое с вашим геральдионом. Это ведь важно, так?
– Так. Так. Орэйг болен… Орэйгу плохо, он недоволен, бедняжка, – она чуть покачивается, и искорки света подскакивают и гаснут в бледных глазах. – Вы пойдете на болота? Сейчас?
– Мне сказали, сторож откроет боковую калитку. Простите, я думаю – меня там уже ждут…
– Так. Там… ждут.
Изелла Линешент поднимает слегка дрожащую руку – и кажется в этот момент древней, дряхлой старухой. И Гриз не может сказать – она показала туда, куда нужно идти? Или просто указывала куда-то в сторону болот?
Выход из левого крыла охраняется, как и все выходы. Сами Линешенты не держат много прислуги, а вот приехавшие погостить дочери навезли наёмников. У двери двое магов – Дар Огня, Дар Меча. Вопросов не задают, скользят мимо взглядами.
Внутренний двор замка не такой уж обширный для такого громадного строения. Болота подступали всё ближе, влезли за раскрошившуюся каменную ограду, подтопили крайние конюшни – всё равно те пустуют… И пусты кладовые, ледники, и сторожки, и каменные грубые беседки тонут в болезненной, гнилой растительности… и ползут туманы с болот – тянут бледные, бессильные щупальца в ночи.
По двору разгуливают сторожевые алапарды – встревоженные, со взъерошенной шерстью. Жмутся ближе к варгу, тенями скользят вслед, и Гриз гладит вздыбленные загривки, нашептывает-успокаивает: тише, тише, славные мои, вас никто не тронет, я здесь…
Потом её встречают вышколенные игольчатники и пара болотных сторожевых. Псы даже провожают к калитке – и ворчат на кашляющего привратника.
– На болота? – удивляется тот. – Ночью?
– Далеко не уходите, – просит Гриз. – Скоро вернусь.
Голубое платье сброшено, будто кокон. И нет давящих, черно-серых стен. Только она –
От поместья к реке ведёт широкая дорога – насыпь, на которой могут две кареты разъехаться. По обе стороны – болота. Черные, ослизлые, голые стволы. Будто сотни увязших путников стоят – и в отчаянии размахивают руками, а вокруг их ног оборачиваются белые, призрачные змеи тумана. И подползают к самой насыпи, и жадно впиваются в каждый звук шагов. Скрогги здесь не водятся, но где-то в глубине постанывает филин, что-то бурлит в животе у болот – гидры? Еще какая-то живность? И доносится короткая, пронзительная и ждущая трель горевестника.
В небе над головой – бурая трясина, ни звёзд, ни месяца, приходится освещать путь фонарём. Гриз переходит на мерную пробежку – всего-то три мили до перекрестка, от которого – наезженный каретами путь к ближайшему виру.
– Сестра.
Хаата скользит навстречу от реки – лёгкая тень с чуть светящимися в темноте глазами. Гриз прикрывает фонарь ладонью, кивает приветственно. В полном молчании, потому что нет смысла в словах.
Даарду Хаата хорошо знает, зачем её позвали. Из-за того, что она может увидеть. Услышать. Прочувствовать незримой пуповиной, связывающей её с землёй.
Даарду Хаата бывала раньше с Гриз на ночных болотах. Спокойно дышала туманами и различала – шевеление мантикоры внутри трясины, и звуки ночных птиц, и толковала пляски болотных огней…
Никогда даарду Хаата не вела себя так. Будто маленькая девочка из сказки – той, где старшая сестра ведет младшую в лес на съедение. Испуганная, дрожащая маленькая девочка – сутулится, и бросает пугливые взгляды по сторонам, и нащупывает каждый шаг на дороге, и шепчет тихонько под нос: «Я не пойду, не надо, там страшно…»
– Не пойду, сестра… не пойду.
– Что случилось, Хаата? Что не так?
Даарду дергается, пытается спрятать лицо в ладони, отворачивается и крутится на дороге. Будто пытается укрыться от кого-то… чего-то.
– Смотрят. Смотрят. Они смотрят, сестра… глядят из тумана.
И шёпот, и туман пробивают дрожью, и Гриз вглядывается в болота – влево, потому что Хаата жмётся к правой стороне…
Чехарда тёмных стволов, один-два случайных огонька, и белые, влажные изгибы болотных испарений.
– Глядят, – задыхаясь, шепчет Хаата. – Страшно, страшно, страшно… Уйдём быстрее, сестра.
Они не проходят и сотни шагов, как Хаата останавливается, сжавшись. Поднимает дрожащую руку, показывает во тьму, в трясину, над которой прихотливо клубятся белые завитки.
– Там… они смотрят. Уйдем, сестра, уйдем!
– Я не слышу, – откликается Гриз на наречии даарду. – Я не вижу… Кто на нас смотрит?
– Безглазые… ушедшие… Шесть молодых одного корня глядят оттуда, сестра. Шесть неспокойных… – шепот даарду прерывается, и она всё жмётся, жмётся к другому краю насыпи. – Там… ждут.