Пастыри чудовищ. Книга 2
Шрифт:
Вздыхает и смотрит на Грызи тошнотно-ласково, влажными глазами. Вся такая доверительная: наизнанку.
– Я ещё в детстве читала, что у каждого человека где-то есть свой феникс. Но понимала это не напрямую – будто, это не птица, а другой человек. Который для тебя как феникс. Твоя пара. Вот… А у вас есть…
– Нет. У меня нет… феникса, – тихо отвечает Грызи. Мне смешно от прищура Морковки. Небось, думал, что она Нэйша назовёт. – А почему вы сказали «трудно»?
– Что? Джио? Да, ему трудно здесь, я же чувствую, – Голубица стучит по виску. – Он же мой феникс. Вот сейчас
Может, я смогу залезть в домик к геральдиону. И заткнуть уши его подстилкой. Ясно, конечно, почему Голубица это всё вываливает: ей одиноко, а у Грызи лицо понимающее. И слушать она умеет как никто – вот эту Мелейю и развезло.
Но мне-то оно не сдалось совершенно.
– Понимаете, мой Джио… он для семьи как отрезанный ломоть. Паршивая… коза?
– Овца, – поправляет вежливо Принцесска.
– Кто? Ой, точно, это я слова путаю, на последнем сроке что-то началось… – и улыбается жалобно, и гладит живот. – Да, паршивая овца, и это не с женитьбы на мне началось, это ещё раньше. Он не очень ладит со всеми этими их, ну, традициями аристократическими. Знаете, насчет того, что настоящие аристократы не могут быть дельцами, они выше этого. А у моего Джио – такая деловая жилка! И он начал возрождать их земли, выгнал нескольких управляющих, начал в торговлю вникать. А родные его за это презирают. Представляете, он расплатился с их долгами – у них они были огромные. А после нашей свадьбы он совсем преобразил всё в угодьях Линешентов, и дела пошли в гору, и все денежные дела на нём, понимаете? Он даёт им деньги, а они их только тратят, ну вот хоть бы поместье это обновили, так нет же, и им всё мало, и всё равно они его почти не приглашают, и смотрят, знаете как…
Орэйг фыркает и идет в дальний угол – чтобы этого не слышать. Размышляю, как бы дать ему пару проявляющих эликсиров Конфетки. Или взять кровь и шерсть – прогнать через проявилки? Калом и мочой я уже запаслась. Спасибо серебряному лоточку.
– А ещё этот пансион, - вздыхает Голубица. – Мы с мужем, конечно, тоже сиротам помогаем, и в больницы жертвуем, и вообще… Но тратить столько средств, только чтобы воспитать слуг под себя – это как-то…
Грызи настораживается.
– Пансион?
– Да, он к тому же ещё и в Тильвии. Я там не была, Джио тоже, этим его старший брат занимается, Гарлон. То есть, старший из всех братьев. Отбирают сирот… способных, что ли. Знаете, не беспризорников, а осиротевших, или у кого матери овдовели – но из достойных семей. Они там растут, обучаются умению услужения, или как это называется. А потом их пристраивают в разные хорошие дома, ну и в это поместье тоже.
Морковка тоже делает стойку. Да и меня как-то напрягает такая благотворительность.
– А в этом поместье – что, постоянно нужны слуги?
– Наверное… – Голубица кутается в шаль, как крылья. – Тут же болота, ну и нрав Главы Рода – Порэст Линешент, знаете, человек сложный… И бывает, болеют тоже: сырость, сквозняки. Местный доктор-травник такой молчаливый, но он как-то сетовал, что не всем удаётся помочь, хотя это понятно, он такой
Если у них тут помирают от простуды – у него ещё и руки не оттуда.
– А вы среди слуг встречали тех, кто из того приюта?
От осторожного тона Грызи озноб бежит по хребту.
– Я? Ну, у меня плохая память на лица… Но тут был такой юноша, новенький, год или два назад, я ещё спрашивала – он не из Вейгорда? А он не помнил, где родился. А теперь его, наверное, перевели куда-то в другое поместье, или он сам перевёлся… Ой, кажется, сын Сооры, Соора – это горничная, она давно тут, у неё такой милый сын. Да, мы как раз приехали с моим фениксом после Обряда, и с Соорой мы так славно разговаривали. И она говорила, что её мальчик как раз приехал из пансиона, поступил в штат слуг. А сейчас я её что-то почти не вижу, может, у неё что-то случилось? Надо узнать…
Грызи повторяет одними губами: «Надо узнать, да».
– А вы к нам приезжайте обязательно! Ой, то есть вы же из Вейгорда, Хартия Непримиримости… может, это когда-нибудь закончится, да? Тогда приезжайте.
Айлор и Вейгорд триста с лишним лет как враждуют. Так что погостить у Голубицы нам не удастся ещё лет триста.
– У нас там такой сад красивый, – Голубица наглаживает пузо. – Папа сажал, он любил интересные растения. А тут только болота, туманы… жуть и тоска. Можно я ещё буду приходить, да? Я тут иногда сижу, с Орэйгом. Светло, и хоть кто-то живой. А то когда Джио нет рядом – мне совсем не по себе, и… эти сны…
Голубица пошмыгивает носом, трёт припухшие веки.
– Мой феникс возвращается, устал. Вы извините, я наболтала тут, я просто совсем не в себе бываю, когда приезжаю сюда, и каждый раз себе говорю: не поеду. И будто тянет: все равно же нужно… и надо поддержать Джио. Я не сильно вам помешала, нет?
– Совсем не помешали, – улыбается Грызи. – Мы только рады обществу. Хотите – расскажем про питомник и животных в нём.
Голубица расцветает. Всё, прицепилась. Хорошо, если не в мою смену припрётся.
Гриз окликает её, когда та уже идёт к двери – неуклюже переваливаясь из-за живота.
– Мелейя… а о каких снах вы говорили?
Дочка магната разворачивается и морщит нос.
– Ну, они в последний приезд начались. Такие, знаете, тяжёлые. Коридоры, коридоры, ещё какой-то подвал, и я кого-то жду… кого-то, кого я… вы посчитаете, что это глупо…
– Кого-то, кого вы?..
– Хочу съесть, – говорит Голубица и жалобно моргает. — Мне почему-то хочется его съесть.
ЯНИСТ ОЛКЕСТ
Жёлтая страница медленно поднялась. Покачалась издевательски, легла на бок. Показала имена и даты. Славные деяния рода Линешент.
Я сидел в библиотеке поместья – царстве заманчивых томов в потемневших от времени обложках. Тёмное полированное дерево, искусные завитки резьбы – и корешки, полустёртые, золотые, серебристые, позеленевшие, приторно-сладковатый аромат страниц и пыли. Старинные инкунабулы с причудливыми названиями. Оплетенные в кожу древние рукописи. Тома энциклопедий и родовые книги, и летописи, и поэзия, и собрания сочинений старых авторов – знакомые и незнакомые…