Пастыри
Шрифт:
— О, — говорит старшая сестра, войдя и узнав, кто ее дожидается. Она снимает очки, держит их у правого уха и смотрит на Маргариту.
— Трудная была дорога? — спрашивает она.
— Я об этом как-то не думала, — говорит Маргарита. Она встает. Они выходят в коридор.
Старшая сестра останавливается, не доходя до палаты, и говорит:
— Мы делаем все, что в человеческих силах.
— Ну конечно, — отвечает Маргарита. Она замечает, что в кровь прокусила губу.
Старшая сестра распахивает дверь перед Маргаритой. И будто только тень ее ступает сейчас в комнату.
— Целый завод, — шепчет она
Обе стоят притихнув, старшая сестра чуть позади. Ни звука, только скрежет какой-то, как когда сворачивает за угол трамвай.
Лицо Лео — маленькая, нежная маска: выпирающие веки, красивый крупный нос и рот, искаженный не болью, но скорбью. Нижняя губа дрожит, будто на нее села муха. Голова чуть запрокинута и чуть склонена к правому плечу.
— Жив, — шепчет она и подается на несколько шагов к нему, держа руки перед собой, как ходят в темноте, когда не хотят опираться о стенку.
Она подходит почти вплотную к нему, насколько позволяют аппараты, и различает трепет кожи. Будто зыбь на море. Она видит его плывущим. Когда он плыл от нее, виден был только затылок, а когда он оборачивался — лицо.
Старшая сестра трогает ее за локоть и смотрит на нее. Маргарита обращает к ней темный взгляд.
— Сердце работает вполне удовлетворительно, — говорит старшая сестра.
Маргарита берет ее за руку и говорит:
— Спасибо вам большое.
И идет к двери.
За дверью сестра говорит:
— Главный врач хотел бы побеседовать с вами. Он сейчас у себя.
Главного врача не тревожат лишними телефонными звонками. Он принимает Маргариту тотчас, просит ее сесть и садится напротив с улыбкой, столь знакомой ей по фотографиям великих дипломатов.
— Ну, вы видели, значит, вашего мужа, — говорит главный врач. — Не могу сказать, чтоб ему очень повезло, хотя то, что он жив, само по себе — чудо.
Он что-то прикидывает в уме.
— Имеется шанс, — продолжает он, — шанс не слишком большой, что он выживет. Но инвалидом.
Это, он видит, произвело впечатление. Она только моргает под его взглядом.
— Муж ваш больше не сможет ходить. Он не будет говорить. Центр речи разрушен. Если, как я уже сказал, если он вообще придет в сознание. — Руки врача распластаны на столе. Он ждет, что она скажет. Она пытается привести в движение губы и язык, нащупывает слова, но ей удается только, запинаясь, выдавить:
— Наверное, лучше, чтоб он умер. Наверное. Это лучше всего.
— Как вы думаете, ваш муж сам бы на это согласился, или вас покоробит, если в данных обстоятельствах я попрошу…
Маргарита кивает:
— Я понимаю, о чем вы.
Врач говорит:
— Так вот. Почки совершенно не затронуты.
За дверью дробный перебор каблучков.
— Вы даете согласие? — спрашивает врач.
— Я не могу, — говорит Маргарита. — Мы не женаты.
Врач длинно кивает.
— Имеется потомство, наследники?
— Двадцатилетний сын.
— Я все утрясу, — говорит врач и встает.
Маргарита идет к двери.
— Спасибо, — говорит она.
Врач только улыбается.
Да, думает Маргарита, и что тут скажешь…
Глава 6
НЕМНОГО ПОГОДЯ
Лео
Стоя на тротуаре и вытаскивая чемоданы из багажника, Маргарита и не взглянула на свой дом. Туристка в собственном прошлом — так сказала она себе. Нет, это не к месту. Разбитого окна в кладовке она тоже не заметила, пока не стала проверять, сколько у нее бутылок молока. На много дней. Целый детский сад могла бы накормить.
Она отперла дверь, провезла ею по полу газеты, журналы и письма, внесла чемоданы. Она собрала всю почту, накинула платок и вышла в кладовую, откуда по всему дому расходились овсяные дорожки. Она обошла комнаты, проверяя, не украдено ли что, но увидела только, что Лео плохо подметал, что посуда не мыта и не прибрана кровать.
Подле ее постели горела лампа, на ночном столике лежал журнал, который не она положила, но постель была нетронута. В ванной капало из всех кранов, в умывальнике плавали сбритые волоски.
Она основательней осмотрела кухню и там обнаружила два пивных стакана, две рюмки, две тарелки с яичными затеками, в ведре — четыре скорлупы, одна в другой, и рядом с грязной посудой две размокшие салфетки со следами помады: Лео ел яичницу с дамой, та утиралась салфеткой, но ночевать она не осталась или уж в постели Лео, или уж, если на то пошло, в ванне. Немного загадочно, но загадку надо разгадать, и тут-то и объяснится, отчего Лео задержался на день, если вообще можно докопаться до объяснения. Она давно знала, что Лео встречается с женщинами, но никогда еще не ели они тут по вечерам яичниц, и они не били окон, не опрокидывали полок, они не разносили овсянку по всему дому. И на диване оказалась овсянка. Тут сидели, поджав ноги, в одних чулках. Она так и увидела все это.
Маргарита поставила чемоданы у себя в комнате и принялась мести, скрести, мыть и через два часа привела дом в порядок. Ставя пылесос на место, в чулан, она рассмотрела аккуратный ряд вычищенных туфель. Ничего нельзя понять. Кому охота чистить чужие туфли…
Затем она собрала письма и, поджав ноги, села на диван. Все письма были к Лео. Раньше она ни за что бы не вскрыла его письма. Письма долго лежали у нее на коленях, а она глядела на потное окно и вспоминала, что еще год назад Лео вдруг и надолго в нее влюблялся. Однажды, попыхтев в саду трубкой, он вошел к ней и на потном стекле с размаху вычертил ее — совершенно голую, и — очень веселого — себя. Им выпадали славные деньки, но скоро их перебивало раздражение, в ней — недавнее, в нем — давнишнее, может, оба они были чересчур требовательны. Пока Лео много работал, всем интересовался, часто уходил из дому и для разрядки был под боком Марк, плохие периоды легко проносило, но теперь, когда они очутились один на один и спина к спине, пришла пора решаться. Больше ждать от него было нечего, ей надо было высвободиться, но без драм и без сцен, без крупных разговоров, ведь все равно последнее слово окажется за ним, и своим флегматичным цинизмом он в который раз побьет ее решимость.