Патрис Лумумба
Шрифт:
Лумумба захлопал в ладоши, направляясь из темноты к костру.
— Хорошо, Жозеф, очень хорошо! Такая милая песенка, — проговорил он.
— Нехорошо, что ты скрываешься, — обрушился на него с упреками Жозеф. — Мы не полицейские, Патрис, нас бояться нечего. Откуда ты появился?
— Пожалуйста, не обижайся. Я просто ходил по улице, а услышав песню, остановился, чтобы прослушать ее, не прерывая. За последнее время я только и знаю, что слушаю выступления на политические темы. И сам произношу такие же речи. Согласись — несколько однообразно…
— Я не политик, Патрис, но я верю тебе. Мои песни будут всегда с тобой. Мой джаз на твоей стороне…
Они расстались. Лумумба пошел дальше по улице Каанге и вскоре оказался на самой окраине Леопольдвиля, ничем не отличающейся от африканской деревеньки. Там, у реки Конго, светились гроздья электрических огней — пояс неприступности для коренного жителя этой страны. Окраина укутывалась
…Ему шел десятый год. Долговязый, подвижный мальчишка без устали топтал отцовские тропы: ходил с ним на рыбалку, на охоту, в лес и поле. Носил матери сушник на топку. Таскал воду из ручья. Чистил рыбу, потрошил дичь. Плел из камыша и хвороста корзинки. Рос помощник, надежда отца. И это становление мужчины отмечалось особым ритуалом: все мальчики обязаны были пройти период посвящения во взрослых. Девочки собираются в одну группу, мальчики — в другую. Направляются в лес и обосновываются отдельными самостоятельными лагерями. Существуют разные обряды и для девочек и для мальчиков. Какая это тяжелая романтика! И она продолжается два-три месяца. Примитивными, грубыми приемами испытывается мужское достоинство подростка, делающего первый шаг в новое состояние. Преодолевается рубеж: прошлое остается позади, как шлепанцы на пороге храма. Мальчику дается новое имя: в лесных лагерях Патриса не стало — вместо него появился Эмери. Все слабости и недостатки, проявляемые до этого, должны отойти в прошлое. Человек как бы рождается заново. Тело, тень и душа, присущие согласно африканской философии каждому мыслящему субъекту, приобретают новые, более возвышенные свойства. Не без содрогания Лумумба припоминал лесные игрища. Многоопытные опекуны заставляли их прыгать в глубокие ямы, где курились костры. На них набрасывались люди в страшных ритуальных масках. Раздавались душераздирающие крики. Проливалась кровь, но на нее не надо было обращать внимания. В этом и состояло воспитание мужества: ранен — не кричи, течет кровь — не замечай, не дают есть — не жалуйся на голод, бьют плетью — ну и что ж такого? Ведь тебя готовят к долгой и достойной человека жизни, в ней может случиться всякое. Новая вера достигалась… плетью. Ты когда-то позволял себе непослушание и далеко не всегда следовал советам старших. Теперь ты будешь знать, что такое умение подчиняться: через него лежит путь к великой силе, которую ты обретешь. И не вздумай роптать, не смей жаловаться — здесь тебя все равно никто не поймет. Не продлевай свое пребывание в лесном лагере.
Сегодня великий день Для нас, молодых ребят, —пели тогда хором, стараясь во всем угодить старшим, всеми своими действиями подтвердить, что период мальчишества с его безответственными поступками кончился, что из лагеря в деревню пойдет новое пополнение мужчин, на которых можно положиться.
Ночами — а сколько их впитала память! — садились около огонька. Ребят было не узнать. Глаза скрыты очками, сделанными из коры деревьев или листьев. Кожа натерта толченым углем. На голове — гирлянды листьев, перевитых лианами. Тропинки выложены листьями: во время обряда парни не должны ступать по обычной земле. Нельзя затевать разговор первому — молчи, если не спрашивают. Приучай себя к размышлению. Похвал в лагере не бывает, зато наказание подстерегает на каждом шагу. Если надо было проучить ослушника так, чтобы он запомнил на всю свою жизнь проступок, его клали на муравьиную кучу или заставляли взбираться на дерево и голыми руками собирать мед диких пчел. И чтоб ни единого стона! Крик, даже случайно вырвавшийся, служит поводом к повторению наказания. Смерти бояться нечего. Когда человек умирает, он идет в деревню Бвалайя Нзамби, деревню божества, и перевоплощается в леопарда, а женщина в антилопу. Душа знахаря вселяется в гиппопотама: признак необычной силы.
Жизнь в лагере — подготовка к настоящей жизни. После этого можно обзавестись женой, детьми. Ты становишься равноправным членом племени. Не забывай, чему тебя учили около костров: не бойся воды и леса, вступай в схватку с любым хищником, не дрожи при виде ножа противника. Вставай раньше — у тебя всегда будет много дел. Не изменяй жене, не кради, не лги. Будь гостеприимен. Пригласи соседа на обед: может быть, он ничего не ел. У тебя все должно быть красивым — улыбка, походка, манеры. Все ли ты усвоил? Если так, то направляйся в лес с копьем и раздобудь для своих наставников лакомств: вкусных корней, ароматных трав, налови птиц, убей антилопу. Надо отблагодарить учителей за их многодневные труды. Лагерь готовится к пирушке. Начинается купанье в реке. Ребята сбрасывают с себя одежду из ткани и листьев, смывают краску и бросаются вплавь. После купанья
Лагерный костер погас. Огонь пожрал все, в чем пришли сюда ребята. В деревню двинулись новые люди в новой одежде. Посвящение в мужчины состоялось. Церемония окончена. Осталось лишь немного — жить так, как подобает мужчине.
Костры детства — костры воспоминаний. Лумумба видел, как закладываются иные костры, каких не было еще на земле его родины. Вокруг них никогда еще не сидело так много народа. Что принесут они? В какой роли предстанет он сам? Все ли поймут посвящение в новую жизнь целой страны? Это будут костры праздничных торжеств или испытаний? Или и то и другое вместе? Какие краски выберет судьба?
В эту ночь он не ложился спать.
Улитка Баконго
Лумумбе порой казалось, что какой-то злой рок создал языковые границы: странно смотреть на двух конголезцев, очень похожих друг на друга, но разговаривающих на различных диалектах. О принадлежности к разным народностям судят зачастую не по внешнему виду, а по отметкам на лице, по татуировке, по тому, как сточены зубы.
Какое искусственное разделение! «Нужно общение», — эти слова не уставал повторять Лумумба. Общая цель объединит племена, сметет перегородки между ними. Уже сейчас все прекрасно понимают слово «ухуру», и требование свободы является всеобщим: оно сплачивает. На первый план выдвигается задача политического просвещения. Лумумба убедился в том, что даже безграмотный крестьянин начинает приобщаться к политике и усваивает патриотические лозунги сегодняшнего дня. Каждый конголезец ратует за независимость, скандирует на массовых митингах это волшебное слово, не умея прочесть его в книге, не зная, как оно пишется. Грамотность придет потом. В свободном Конго народ сядет за парты и вырвется из невежества. Теперь важно наладить взаимопонимание между руководителями политических партий и организаций. Лумумба придавал огромное значение контактам с лидерами Баконго, особенно с Жозефом Касавубу.
Баконго — обширный район, охватывающий все среднее течение реки, провинцию Леопольдвиль, выход страны к океану, значительные территории правобережного, Французского Конго, а также Анголы и Кабинды. Баконго — конгломерат племен. Главный язык лингала, но многие говорят и на киконго. Жозеф Касавубу родился в местечке Чела, что в нескольких километрах от границы с португальской колонией Кабиндой. Его родное племя баконго. Учился в миссионерской школе. В семинарии изучал латынь, схоластику, теологию. Службу начал в финансовом департаменте бельгийской администрации Леопольдвиля. Довольно быстро шел в гору по ступенькам бельгийской колониальной лестницы. Он стал первым африканским бургомистром коммуны Дендале, пригорода конголезской столицы. Он был идеальным эволюэ, с которым бельгийский чиновник всегда находил общий язык. Смешно припоминать, но когда-то, в ранней молодости, в самом начале своей служебной карьеры, Жозеф искренне верил в умственное превосходство европейских поселенцев. Внешне все свидетельствовало об этом, и практика каждого дня все больше и больше подтверждала эту теорию об интеллектуальном неравенстве. Он знал немало бельгийцев, которые, прибыв в Конго и получая сравнительно скромную плату, быстро превращались из мелких служащих в богатейших людей — плантаторов, владельцев гаражей, торговцев, судовладельцев, держателей акций, крупных фермеров, банкиров.
Жозеф потом иронизировал над своими заблуждениями. И как только он мог думать, что большое богатство может быть достигнуто большим умом! Сколько пустоголовых, ограниченных торгашей осело в Конго! Боже, боже, а какая тупость царила в генерал-губернаторстве… Он изучил эту среду досконально.
В школах миссионеров, в католических семинариях, на различных курсах, открытых для подающих надежды конголезцев, тайным и явным образом велся этот спор об интеллектуальных высотах. Касавубу и сам варился в этом котле. Учиться он начал поздно: в двадцать лет он еще был семинаристом и, подобно другим однокашникам, мечтал о высшем образовании в Европе.
Но Жозеф-семинарист тогда лишь начинал свой путь морального самоусовершенствования: его еще не прозвали «Улиткой», его натура сохраняла и непосредственность юности, и желание все свои помыслы вынести на суд товарищей. К тому же аббат, занимавшийся с ними законом божьим, был каким-то странным субъектом. Он требовал от слушателей, чтобы они воспринимали учение Христа не механически, а пропускали его через мозг и клали на сердце и душу. Аббат подолгу оставался наедине с тем или иным учеником, закрываясь в комнатке и обрушивая на очередного избранника массу вопросов.