Паутина
Шрифт:
— Понятно, — кивнула она, делая пометки в блокноте. — Давление упало, скорее всего, из-за слабости и недоедания. Сейчас поставлю вам глюкозу, и рекомендую недельку отлежаться дома.
– Мне казалось, - я вздрогнула, когда игла впилась в сгиб локтя, - от гастрита еще никто не умирал.
– От гастрита – нет, - хитро улыбнулась врач, - а вот сильный токсикоз может привести к печальным последствиям. Срок у вас какой?
Мир снова качнулся у меня под ногами.
– Что? – едва слышно переспросила я, не веря в то, что услышала.
Врач
– Вы, похоже, беременны. У вас все признаки раннего токсикоза.
Лицо Роменского, появившегося в дверях в сопровождении бабушки, при этих словах побелело как молоко. Он не отрываясь смотрел на меня, а я - на него, не в силах принять этот страшный, мощный удар, который обрушила на меня жизнь.
25
Лежала, глядя в потолок, а в голову словно напихали ваты – ни одной мысли. Рваные образы, отдельны слова, которые я никак не могла связать в отдельные предложения - действовали успокоительные. Сначала укол сделала врач скорой помощи, потом срочно вызванный бабушкой Вознесенский, который, скорее всего, и отвёз нас домой. Я плохо помнила этот момент, как и всё, что происходило в деканате после того, как врач произнесла то слово, после которого что-то внутри меня окончательно оборвалось.
Беременность.
Сознание отключилось, словно кто-то щёлкнул выключателем, и теперь я могла только лежать, уставившись в потолок, в каком-то странном, отстранённом оцепенении, не испытывая ни ужаса, ни страха, ни отчаяния, только бесконечную, тяжёлую усталость. Эта апатия была спасением, единственной защитой от реальности, в которую я не хотела возвращаться.
Я хотела только одного — спать. Провалиться в тишину, раствориться в забвении, не чувствовать, не думать, не существовать.
Нет этого ребёнка, этого… плода. Нет его и не будет.
Услышала, как подошла ко мне бабушка, её шаги были медленные, почти неслышные, но я знала, что это она. Белая, сгорбленная, словно постаревшая на десяток лет за эти несколько дней, она села на кровать рядом, опустив руку мне на плечо. Я не повернула головы, просто смотрела в потолок, но чувствовала её тепло, её дрожь, её боль.
Её лицо напоминало пергаментную бумагу — тонкую, морщинистую, каждая складка на которой была следом прожитых лет, тревог и забот. По впалым щекам бесшумно катились слёзы.
— Родная моя… — прошептала она, и голос её сорвался, а затем она заплакала, поднеся мою холодную руку к губам, покрывая её несмелыми, дрожащими поцелуями. — Почему ты ничего не сказала мне? Почему, Лиана?
Я закрыла глаза, не желая отвечать. Какая теперь разница? Всё уже произошло, ничего нельзя было изменить.
— Это ничего бы не изменило, — пересохшими губами ответила я. — Только стало бы ещё хуже…
— Изменило! — резко воскликнула бабушка, и я вздрогнула от её отчаяния. — Лиана, это изменило бы всё! Ты несла это одна!
Она снова всхлипнула, крепче сжав мою руку, словно боялась, что я исчезну.
— Лиана… кто это сделал? Кто?!
Я с трудом сглотнула вязкую слюну, почувствовав, как сжался живот, как стало трудно дышать.
— Не знаю… — голос прозвучал хрипло, будто вырвался из самых глубин горла, а глаза отметили, что под моими ногтями засохшая кровь. — Лица я не видела…
– Когда? – прошептала она, рыдая, - когда?
– В ночь, когда мама пропала. Напали на улице…. Откуда у меня кровь?
– Не помнишь? – бабушка подняла заплаканное лицо.
– Нет. Ничего почти не помню.
— Пока тебе ставили успокоительное… Ты… — Бабушка сглотнула. — Ты лицо Игоря расцарапала.
Мой взгляд медленно сфокусировался на её лице.
— Не волнуйся, — поспешила она добавить, — он… он сам в шоковом состоянии был! Когда ты… стала кричать, обнял тебя и держал. Держал, чтобы ты себе вреда не причинила, а ты — его отделала… сильно, Лиана.
В груди зашевелилось что-то острое, горячее, разрывающее изнутри. Я резко и отрывисто рассмеялась. Смех вырвался сухим, резким, ломким, как стекло.
Шоковом, говорите? Воистину! Узнать, что он станет отцом! Вот уж чего он точно не планировал ни в своей жизни, ни в карьере.
Я не видела лица…. Только запах.
Его запах.
– Лиана, - бабушка смотрела на меня с ужасом и болью, - Лиана, Игорю ты не безразлична…. Он…. Он сдержанный и отстраненный…. Андрей тоже такой, но он…
– Хватит! – рявкнула я на бабушку, - довольно мне о нем говорить. Никогда не хочу ничего о нем слышать!
– Лиана…. – пораженно прошептала она, - Лиана…. Знаю…. После того, что с тобой сделали… мужчины…..
– Хватит! – я почти завизжала, закрывая уши руками и отворачиваясь к стене.
– Хорошо, родная, прости меня, - бабуля обняла за плечи, - прости…. Не волнуйся, пожалуйста… ребенок….
– Его не будет, - глухо ответила я , закрывая глаза. – Не будет. Его уже нет.
Через два дня мы пошли в больницу. Бабушка против моего решения не протестовала, напротив, считала, что так, возможно, будет лучше для всех. То, что жило у меня внутри сейчас не вызывало никаких чувств, кроме глубокого отвращения.
Сидя в белом, стерильном коридоре одной из частных клиник города, я чувствовала только два чувства — липкий страх перед процедурой и облегчение от того, что скоро все это закончится. В помещении было холодно, воздух пах лекарствами и чем-то резким, словно смесь хлорки и спирта. Время будто замедлилось. Я ловила на себе взгляды других женщин — кто-то смотрел с сочувствием, кто-то с осуждением, но мне было плевать. Все, что имело значение, — это скорее избавиться от того, что внутри меня.
— Заходите, — пригласила меня внутрь молодая медсестра.