Паутина
Шрифт:
— Думаешь, все у нас на факультете любят твоего отца? — продолжил он. — Да огромное число людей, зная, что ты его дочь, и дай ты им повод, завалили бы тебя на первом же экзамене. Университет, девочка, — он сделал паузу, чуть склонив голову набок, — это не только наука, это ещё и политика.
Я сжала губы в тонкую линию, пытаясь уловить в его словах подвох, но не находила.
— Люди не любят тех, кто умнее их, не любят чужих достижений. У любого учёного есть недоброжелатели: у моего
Он говорил спокойно, ровно, без лишнего нажима, но я чувствовала, как каждое слово ложится точно по адресу.
— Твоё решение сменить фамилию дважды щёлкнуло их по носу, — добавил он. — Не дало повод шипеть, что за тебя всё решает отец, и не дало возможности насолить ему. Вот сама и думай, всё ли было напрасно.
Я молчала, ощущая, как злость уходит, как вода сквозь песок, оставляя после себя только пустоту и странное, но почти неизбежное принятие.
И ещё стыд.
Оттого, что человек, с которым я практически не знакома, оказался свидетелем нашей семейной ссоры.
Я опустила голову, ощущая, как жарко горят щёки.
— Не думай об этом, — вдруг сказал он, и я резко подняла взгляд.
Его тон изменился, стал…. мягче?
— Я тоже не сразу понял, что к чему, — он хмыкнул, отвернувшись и глядя куда-то в сторону. — Подумал, что мне впаривают очередную «профессорскую дочку».
Я моргнула.
— В смысле?
Он посмотрел насмешливо.
– Я прямом. А зачем еще в гости звать неженатого мужчину 35 лет, которого не видели черт знает сколько времени?
– Ой, - щеки захлестнула горячая волна, я тут же вспомнила все разговоры, которые ходили в университете, да и мамины слова тут же пришли в голову.
– Но твой отец куда умнее других. Он и тебя защищал, да и мне дал понять, что поддержит в случае чего.
– Это в случае чего же? – подозрительно прищурила глаза.
– В случае, - Роменский едва сдерживал улыбку, - если меня кто-то попытается сместить с должности. А ты о чем подумала?
Я закрыла рукой глаза – да твою ж то мать!
– Примерно о том же…. – за этот вечер меня раза четыре уже мордой об асфальт приложили.
– Хорошо. Встать сможешь? – он кивнул на ногу. – Уже становится холодно, а ты даже без куртки.
Я скосила взгляд на собственные руки — действительно, холод начинал пробираться под тонкую ткань свитера. Но сильнее всего я ощущала ноющую боль в ноге.
— Проверим, — вздохнула я, начиная подниматься.
Он не сделал ни единого движения, чтобы помочь, просто наблюдал, скрестив руки на груди. И почему-то это было даже лучше — будто он давал мне возможность самой справиться, не превращая меня в беспомощную девочку.
Я встала, осторожно перенесла вес на ногу
— Ну? — он чуть приподнял брови.
– Терпимо. До дому дойду, на лекциях буду.
Он поднялся и подал руку.
– Я провожу, - вопросом это не было.
Под насмешливым взглядом темных глаз, мне ничего не оставалось делать, как опереться на подставленную руку, ощущая плечом тепло Роменского, аромат его парфюма накрыл меня новой волной, тёмный, глубокий, с густыми смолистыми оттенками уда и искрами свежести терпкого цитруса.
Я поймала себя на том, что замечаю слишком много.
— Игорь Андреевич, — начала я, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально, — а вы со всеми студентами так заботливы?
— Разумеется, — ответил он невозмутимо, — если они - дети профессоров, а по вечерам устраивают драматические сцены с разговорами о предательстве, смене фамилии и с попытками сломать себе ногу.
– Далась вам эта нога, - фыркнула я, ухмыльнувшись и вспоминая дневной разговор с подругами. Вот вам и чумовой декан.
Как там? Умерли в один день от бубонной чумы, да?
4
Мама с отцом поссорились всерьёз и надолго. Тяжело было это осознавать, но наша, казавшаяся незыблемой, счастливая семья трещала по швам.
Роменский оставил меня у подъезда, убедившись, что я спокойно смогу дойти до квартиры. Не навязывался, не спрашивал ничего лишнего — просто кивнул, сдержанно улыбнулся и сел в машину. Уже через секунду, когда он завёл двигатель, мне показалось, что обо мне и обо всех этих проблемах он забыл мгновенно.
Я же, стараясь не привлекать внимания, проскользнула в квартиру, однако сразу услышала разговор на повышенных тонах, доносящийся из кабинета отца.
Впервые, сколько себя помнила, он разговаривал с мамой жёстко и сурово.
Не злость, не ярость — именно ледяное раздражение, сдержанная ярость, которая звучала гораздо страшнее, чем если бы он просто кричал. Наверное, именно так он говорил с теми, кто имел несчастье вывести его из себя по-настоящему.
Я замерла в коридоре, пытаясь разобрать слова.
– Что с тобой происходит, Клара? Что ты пытаешься сделать из меня и Лианы? Чего добиваешься?
– Хочешь, чтобы Линка пошла по твоим стопам, Лев? Это ты лепишь из нее гениального ученого, которым она не является! Думаешь, я не понимаю, что она – не ученый?! Напоминаю, Лев, я тоже биолог, и могу оценить нашу дочь!
– Клара! – рыкнул отец, - ты в своем уме? Когда это ты стала таким уникальным экспертом? Да ты и дня не работала по специальности! Ты….. – он замолчал, понимая, что сейчас наговорит лишнего.