Pavor Nocturnus
Шрифт:
Первой подоспела к нам Хорица, взмахнула ногой по-балериньи, и попала в кисть, но рука монстра даже не шелохнулась, будто мраморная. Джованни накинулся на кулак, напрягался так, что вены на лбу вздувались, а я просто стоял и перебирал список интересных нелепостей, но жидкого мыла под рукой, увы, не было.
Как внезапно этот псих отключился, так и ожил, завертелся, как карусель, размахивал руками, аж пришлось отпрыгнуть, а потом просто бросил медальончик себе под ноги. Я потянулся за ним уже один, жадно видел только блестящую железку, как хищная птица, но на нее падала тень, на такое волей-неволей обращаешь внимание. И посмотреть было на что — сверху летела подошва, того гляди превратит ладонь в лопату, а мне мои руки-крюки как-то больше по душе! За доли секунды процессор в голове просчитал, что нет, все-таки не успею, и тот топнул с неприличной силой,
Я потерял равновесие и упал на зад, а взрывная волна вдобавок оглушила на оба уха, все как в вакууме. Джованни голосил в десятке шагов, прямо-таки во всю драл связки, но я ни черта не слышал, хотя по чайным блюдцам глаз там все и так понятно было. Бросить все и не рисковать головой, конечно, заманчиво, но не в мою смену, ребята, тем более раз за этим все гонятся, значит на кону что-то серьезное! Хорица не лучше, держала любовничка, чтоб не кинулся на помощь, а на меня смотрела как-то странно и даже грустно, будто уже списала со счетов. Ничего, я научу всех отвоевывать свои вещи, и лучше бы помогли, а не стояли истуканами — мне что, одному тут пыхтеть и поясницу надрывать, чтоб хоть на миллиметр сдвинуть бетонную ногу психа?!
На самом деле, задачка и правда не из простых, я уже начал копать землю, чтоб достать медальон сбоку, попутно уворачивался от взмахов клешней над головой. И тут Хорица совсем с катушек слетает, в смысле валит Джованни через подножку и кидается к нам, но толкает не уродца, а меня, причем наваливается, как ас американского футбола, и хоть тощая, а плечо свинцовое. Я покатился по земле, но быстро встал и повернулся, чтоб крикнуть ей, мол, не в того попала, косоглазая, а там тот самый зеленый пузырь вокруг них… Что хуже, он стягивался к центру и попутно стирал все живое внутри, как тряпка мел на доске — первой исчезла Хорица, а за ней и довольный звериный оскал.
И видеопленка разлетелась вдребезги, все вокруг замерло — хоть моргай, хоть верти головой, бесполезно.
Выходит, Хорица спасла меня? Сама же исчезла не пойми куда, и что-то мне подсказывало, что не в бунгало на Гавайские острова — казалось, куда еще хуже, но вдалеке зазвенели полицейские сирены, а между деревьями замигало красно-синим.
Джованни смотрел на вырванный ком земли в том месте и шагал ко мне по инерции, пока не упал на колени. На звук он не отозвался, пальцы дрожат на вытянутой руке, взгляд пустой, как у того же психа, а губы шепчут что-то, будто молитву. Я присел и нашел его глаза, кричал прямо в них, мол, надо срочно сматывать удочки, а он как накинулся на меня, повалил на траву и сел сверху. Наверное, я бы и не столкнул его, там под девяносто кило мышц, поэтому просто ждал развязки и не особо-то надеялся на хороший финал и даже не на фингал — его руки затянулись удавкой у меня на шее, резко сдавили, что аж в глазах потемнело. Никогда я не видел его таким, растрепанные волосы напоминали рога, глаза мутные, как у слепых, рот превратился в паровой двигатель, прямо-таки обезумел от ярости.
Повезло, что в последний момент у него сработал какой-то предохранитель, он резко поднял меня за воротник рубашки и так потащил за собой к деревьям.
Питер Фирдан
29.09.199 X г., 05:49 PM
Улицы Юго-Восточной части города
На прошлой неделе мне довелось обнаружить в почтовом ящике письмо от неизвестного адресанта. В первой же строке он — вернее, они! — назвались именами, которые я долгое время припоминал: Роберт Камплоу, Отто Честер и Гилберт Люкс. Три моих товарища из разряда тех, с кем общение обрывается тотчас же после окончания школы. Я силился понять, почему меня пригласили на «мини-встречу уже больших выпускников», как выразился, видимо, остроумный Отто Честер, ведь мы не были такими уж сердечными друзьями. К тому же по всей видимости, более нас четверых никого и не ожидалось. Конечно, я выбросил письмо в мусорное ведро и мгновенно забыл о нем, не желая тратить время на бессмысленные встречи и беседы о прошлом. И все-таки жизнь складывается так, что некоторые вещи в ней происходят вне нашей воли, иначе трудно объяснить, каким образом я все же оказался в обществе этих людей.
Рабочий день улетучился, растворился в тумане памяти. Я помню, что был чрезмерно услужлив с клиентами, а порой намеренно раздражался,
Я вскинул взгляд к небу и молился за здравие Фелиции, пока не обнаружил, что стою прямо под неоновой вывеской бара, который, желая подчеркнуть в себе зачаток культуры, носил приставку музыкальный. В тот миг, несмотря на предубеждение к подобным местам, мне подумалось, что громкая музыка вытеснит позорные мысли, а спиртное придаст храбрости духа. Вопреки всему заведение оказалось чистым и уютным, но что важнее, юноши и девушки, мужчины и женщины выглядели опрятно, воздух был чист от табачного дыма и похоти, а по залу струился спокойный расслабляющий мотив — быть может, блюзового жанра. Справа от входа тянулась барная стойка, где сидели те, кто не успел занять полосу столиков возле сцены. Вкупе с оживленными беседами и приглушенным освещением, все это создавало крайне приятную атмосферу — ох как мне повезло оказаться, не побоюсь слова, в лучшем из нынешних безобразных мест!
За барной стойкой передо мной раскинулось великое множество спиртного самой разной крепости, подробно изложенное на трехстраничном меню. Признаться, мне хотелось безвкусно употребить их все, начиная двойным виски и заканчивая чистым абсентом, чтобы полностью заглушить муки совести. Впрочем, я всегда скверно переносил алкоголь, и пинты крепкого пива мне обычно хватало. Отвратительный прогорклый вкус славно отвлекал разум, пока ледяной напиток жег и царапал глотку, бурлил на языке, а потому вскоре я принялся за второй бокал. Вместо желанного спокойствия вся чернота, копившаяся на задворках разума, напротив, хлынула единым безудержным потоком… Не в силах ни на что другое, я опустил голову на руку и расслабился — до чего же иронично и забавно, ведь я выглядел ужаснее всех присутствующих в баре. В мире грез я представлял иную жизнь с иным собой, а когда сбоку раздался чей-то голос, решил, что меня приняли за неумелого пьяницу, задремавшего прямо на месте. Стало невыносимо горько от этой мысли, но, конечно же, более — от того, что нужно было вернуться в жестокую реальность, где не хотелось ни видеть, ни слышать никого, и… ничего не хотелось…
Когда в том голосе мне расслышалось собственное имя, я вмиг встрепенулся и осмотрел полусонными глазами человека перед собой. Мой взгляд уперся в широчайшую грудь, и нужно было приподнять подбородок, чтобы увидеть не менее массивную голову. Черты лица остались те же: багровые переполненные кровью щеки, обрамленные широкими, словно выточенными из камня челюстями и скулами, и крупный неправильный нос — пасечниковый, как мы его называли за сходство с пчелиным укусом, — лишь черные волосы потеряли пышные кудри, сменившись короткой мужской прической. Несмотря на гигантские размеры тела с детства, у него почти не было подкожного жира, что говорит о мощных, крупных костях, крепких жилах и силе мышц. Без сомнений, в шаге от меня стоял Роберт Камплоу, мой школьный знакомый, каким я и запомнил его ровно двадцать лет назад.
— Питер, ей-богу ты! — воскликнул он громким, живым голосом, и энергично потряс мою руку. — Сто лет тебя не видел, дружище! А ты изменился будь здоров — как же повезло заметить тебя. Как поживаешь… Ох, чего это я спешу, еще весь вечер впереди — все, цыц, ни слова больше! Идем, идем же, обрадуем остальных. Эй, Питер, ты выглядишь… каким-то хмурым?
Мне стоило сознаться, бежать домой изо всех сил, а не праздновать невесть что, но недостаток мужества вновь вынудил меня ко лжи и лицемерию.