Печать Джа. Том первый

Углов Артем

– К чему такая спешка? – пожаловался я, вытирая рот тыльной стороной ладони. – Неужели нельзя было подождать до вечера?

– Сам сказал, что нужно действовать срочно.

– Я?

– Местные уголовники прознали про Печать, поэтому мы должны быть на шаг впереди, - процитировал Гаскинс эпизод из забытых воспоминаний.

Неужели я сморозил подобную глупость? Какое нахрен впереди? Моретти и его люди сто раз успели допросить экипаж «Оливковой ветви». И не только они одни… Не удивлюсь, если к делу подключилась местная стража, а обвинение в контрабанде

и арест корабля всего лишь предлог.

– Ерунда, - вырвалось из меня помимо воли.

– Полностью согласен, но баронесса в тебя верит. Твердит, что своему они расскажут куда больше, чем постороннему.

Это я-то свой? Трюмная обезьянка, тайком проникнувшая на борт корабля?

– Передайте баронессе мою глубочайшую благодарность, - все что смог выдавить я.

А дальше начался поход по кабакам.

Забегаловок в порту Баненхайма оказалось больше, чем блох на дворовом псе. И все они несмотря на ранний час работали.

«Морской конёк», «Бережок», «Морячка» - вывески сменяли одна другую. Местные художники поработали на славу в попытке привлечь посетителей. Где-то был намалеван краб с выпученными глазами, а где обнаженная девица, стыдливо спрятавшая грудь. Особенно понравился рисунок корабля, упершегося бушпритом в один край стены, кормою - в другой, а гигантские белые паруса колыхались под самой крышей.

Единственное, что оставалось неизменным – содержание. В сизом тумане прокуренных помещений мельтешили тени. Посетители продолжали сидеть и пить. Слабые духом отгуляли еще ночью, поэтому на ногах оставались самые крепкие: те кто был способен бухать сутки напролет.

Кругом царила вонь, смрад и грязь. Приходилось переступать через тела лежащих в проходах. Держаться подальше от столиков, залитых дурнопахнущей жижей и лишний раз за ручку не браться, пинком отворяя дверь.

Я был привычен к подобному, а вот Гаскинс брезгливо морщился. Вел себя крайне вызывающе, словно принц, пожаловавший в трущобы. Мешал общаться с завсегдатаями, встревал в беседы, хамил и грубил. В конечном итоге, мы нарвались.

На выходе из очередного кабака нас подкараулила троица подвыпивших мужиков. Судя по внешнему виду они могли быть бандитами или работниками местной верфи, а может и тем, и другим одновременно. Бывает же такое, днем человек бревна стругает, а ночью прохожих.

– Сдается мне, папаша, ты филёр, - процедил самый тощий из них. Извлек из-за пояса нож и поиграл им, перекатывая меж пальцами. Так обыкновенно делали циркачи на рыночной площади. Вот только стоящий напротив мужичок был мало похож на ярмарочного зазывалу.

Я быстро огляделся. Это было плохое место для драки: дорога впереди перекрыта, а по бокам высокие стены. Оставался единственный путь - назад, через двери только что покинутого заведения. Нам там точно будут не рады, уж больно злобными взглядами провожали местные завсегдатаи. А виной всему Гаскинс с прямолинейной манерой вести переговоры. Просил же не лезть…

– Что, язык проглотил?
– тощий продолжал издеваться. – А был такой разговорчивый, щебетал

птичкой певчей. Не боись… я хоть и не «дохтур», но верное средство от немоты знаю. Запоешь и ты, и дружок твой.

Плохо, ой как плохо… Я невольно сделал шаг назад, а вот спутник мой отступать не намеревался. Вместо этого засунул руку в карман, где покоился пистоль.

В воздухе раздался короткий щелчок и тело тощего первым повалилось на землю. Снова щелчок и рухнул крепыш, по-бабьи всплеснув руками. Третий кинулся бежать, но Гаскинс никого отпускать не собирался: вытянул руку, прицелился и фонтанчик брызг вылетел из бритого затылка.

– Уходим!

Матушки-батюшки…

– Эй, как там тебя? Сига?!

Чужая рука дернула за рукав, и я моментально пришел в себя. Нагнулся и первым делом подобрал выпавшее из рук тощего оружие. Увы, очередной нож оказался дешевой поделкой. Потянулся было к поясу в поисках кошеля и застыл. Взгляд уперся в рану, прямо над правой бровью тощего. Круглые и ровные края - кровь толчками сочилась наружу.

Тело господина барона лежало на земле, освещенное яркой луной. Из дырки по центру лба вытекала кровь. Темный ручеек пульсировал и извивался живой лентой. И края раны слишком ровные…

Ох ты ж, треска говяжья!

Оцепенение спало в следующее мгновенье. Гаскинс рта не успел раскрыть, как я уже сорвался с места. Вылетел в узкий проулок, заставленный бочками, и ринулся вперед: в сторону виднеющегося впереди прохода. Сзади тяжело забухали сапоги.

Вскоре улица закончилась, и я оказался на перекрестке. Огляделся в поисках возможной погони, но ничего подозрительного не заметил. А потом, держась за бок появился Гаскинс. Последнюю часть дистанции он даже не бежал – шел, держась за бок.

– Притомился, папаша?

Гаскинс, отпущенную шутку проигнорировал. Оперся рукой о стену и принялся тяжело дышать.

– Я так понимаю, с обходом питейных заведений на сегодня покончено?

Гаскинс промолчал. Постоял еще с минуту, а когда пришел в себя - направился к ряду самоходных повозок, выстроившихся вдоль обочины. Перебросился парой слов с возничим и уже спустя минуту мы летели вверх по улице, покинув столь негостеприимно встретивший нас припортовый район.

И снова «Добро пожаловать» и снова «Восточные холмы». Спустя полчаса быстрой езды мы прибыли к дому баронессы.

Совсем сестрица за собственностью не следит. Бурые от старости стены особняка были покрыты то ли мхом, то ли плесенью. Крышу давно не чинили, как и накренившийся водосток. Скат над левом крылом частью лишился черепицы и теперь напоминал улыбку древней шлюхи - примерзкое зрелище…

Крыльцо подгнило и требовало замены, но хозяйка отчего-то решила, что и так сойдет. Лишь приказала обновить перила, выкрасив рассохшееся дерево в зеленый цвет. Тоже самое касалось и оконных рам. Кое-где виднелись щели толщиною с палец, наспех забитые паклей. Не дом, а развалина.