Печать Джа. Том первый
Шрифт:
– Танцор, чего застыл или думаешь, тебя на ручках понесем, - голос брата Серафима вывел из оцепенения.
– Бегом, пацан, у нас времени мало!
Дважды повторять не пришлось: я развернулся и припустил за братом Изакисом. Перепрыгнул через труп крепыша, лежащего поперек прохода, и оказался на крыльце - внутри дворика, укрытого от посторонних глаз высокими стенами. Несмотря на звездную ночь рассмотреть подробности не получилось. Уж слишком густую тень отбрасывали соседние дома.
Несколько фигур промелькнуло в темноте. Пространство
Заскрипели распахиваемые настежь створки ворот, а следом во двор въехала повозка. Сделала полукруг и затормозила подле, обдав теплым воздухом.
Брат Изакис распахнул дверцу и первым залез внутрь - я следом, ощутив ступней ребристую поверхность подножки. Нырнул в темноту и сел на что-то крайне неудобное.
– Куда голым задом! – возмутился чернец. Отпихнул прочь, заодно подзатыльник отвесил, от которого зашумело в ушах.
Пока тряс головой и приходил в себя, брат Серафим забрался следом. Захлопнул дверцу и велел трогать. Так и сказал вознице - «трогай», хотя никаких лошадей в упряжке не имелось. Одна лишь могучая сила запретного артефакта под капотом.
За окном замелькал ставший привычным ночной пейзаж: залитые светом фонарей дома, прогуливающаяся публика. Полноводный поток жизни бурлил, и ни что не могло нарушить его течение, в том числе несколько трупов, оставленных в гостином дворе. Слишком незначительное событие для крупного города.
Повозка свернула на боковую улочку, и брат Серафим задернул шторку.
– Дай ему что-нибудь, - кивнул он в мою сторону.
Изакис нагнулся и извлек из-под сиденья ком тряпья, по итогу оказавшийся старым одеялом.
– На вот, прикройся.
Я послушно закутался в теплую ткань, пропахшую прогорклым маслом, один нос остался снаружи. Тело принялся бить озноб: нет, не от холода – все дело в обыкновенном отходняке. Напряжение ушло, вот руки-ноги малясь и потряхивало.
Из-под надвинутого одеяла я уставился на хмурые физиономии чернецов. По всему выходило, что убивать меня не собирались. Брат Изакис даже не соизволил свой нож достать, но мой конфисковал, припрятав в одну из многочисленных складок одежды.
И что теперь? Будут бить или отрежут остатки злосчастного мизинца?
– А ты и вправду ловким оказался, Танцор, - произнес брат Серафим, изучая меня пристальным взглядом. – Успели похоронить, а ты ничего - выкрутился.
Ага, выкрутился… Крепко меня зажали в том коридоре, и если бы не братья-чернецы, быть беде. В лучшем случае – порешили, а в худшем огрели бы по затылку и отвезли к местному мастеру-кожемяке, настрогать новых ремней из ловкача Сиги. Получается, выручили меня церковники - спасли. Вот только для чего, не понятно. Добрых слов наговорить? Уж лучше бы взялись угрожать, так оно привычнее будет.
– Нашел ваших клиентов, - пробурчал я из-под надвинутого одеяла.
– Знаем, - кивнул брат Серафим.
– Заодно
– И это знаем.
– Ну раз знаете, тогда зачем я вам сдался? Может отпустите? Пожалуйста… - глупо было надеяться, но я все же попытался вымолить свободу.
Увы, брат Серафим остался непреклонен:
– Ситуация получила иное развитие… совсем не то, на которое мы рассчитывали, поэтому будет для тебя новое задание, точнее цель - её светлость, баронесса Анриетта Дудикова.
– Эта бледная скумбрия? – удивился я. – И что мне с ней делать?
– Втереться в доверие и узнать про имеющиеся планы на Печать.
– В доверие это как - трахнуть?
– Тащить в постель не обязательно, но я бы не стал исключать подобный вариант развития событий. Влюбленные дамы крайне доверчивы и болтливы, только есть здесь одно важное «но». Анриетта уже до беспамятства влюблена.
– В дуболома Гаскинса?
– Гораздо хуже - баронесса одержима наукой. И поверь, одержима – это не красное словцо для вящего эффекта. Она настолько увлечена миром чисел, что не замечает ничего вокруг.
Мне сразу вспомнились растрепанные волосы барышни, черные круги под глазами. И вправду, не замечает. Даже себя любимую запустила до состояния замухрышки. И что же это за наука такая, превратившая аристократку в неряху? Допустим, цифирь и я складывать умею. Книжной грамоте обучен, а больше чего?
– Твоя основная задача – втереться в доверие к баронессе.
– Я постараюсь.
Пальцы брата Серафима отыскали в складках одеяла мой подбородок и задрали вверх, заставив посмотреть прямо в глаза.
– Не постараюсь, а сделаю всё возможное. Ты понял меня?
– Д-да, понял.
Пальцы разжались, и я с облегчением опустил голову. Глаза главного пса из псов - зрелище не для слабонервных. Не зря народ поговаривал, что у чернецов души нет. Что тела их - лишь оболочка: пустой сосуд, наполненный божественной волей. И нет в них ни любви, ни жалости, ни прочих чувств, одно лишь неуемное желание служить Всебогу.
– Вопросы?
– Есть один, - соврал я. На самом деле вопросов была тьма тьмущая, только вряд ли чернецы пустятся в объяснения. Того гляди поколотят за излишне проявленное любопытство. – Что на счет ограничений?
– Каких ограничений?
– не понял Серафим.
– Ну касаемо выпивки и женщин… Мне по-прежнему запрещено или маленько можно?
Братья-чернецы переглянулись.
– Можно, но не в ущерб основному делу, - ответил за старшего Изакис.
– Помни о той задаче, которую перед тобой поставили: не разозлить баронессу, не вывести из себя, а войти в доверие. Возможные варианты реализации плана на твое усмотрение.
Неужели так просто? Не будет угроз и холодного блеска лезвия перед глазами? Признаться, от бритоголового Изакиса ожидал иного подхода, а тот по-человечески разговаривает, да ещё и «на моё усмотрение».